Вне закона. Мемуары - Сажи Зайндиновна Умалатова
... Я летела в Ирак, было это в 2002 году. И вновь оказалась с Жириновским в одном самолете. Мы беседовали о политике, о ситуации в России. Об очень важных вещах.
Жириновский начал великодушно предлагать мне далекие радужные перспективы:
- Вот если мы пойдем вместе на выборы, мы возьмем первое место, и я даю тебе слово, что ты станешь премьер-министром. Почему бы тебе не подумать над моим предложением?
Я слушала его и улыбалась. Приближались думские выборы, его позиции были очень шатки. Он не был уверен, что его пропустят, и заметно переживал по этому поводу:
- У тебя есть авторитет, тебя люди уважают. За тобой пойдут, ты себя не запятнала. Ты и твоя партия не совершали недостойных поступков. Да, тебя сейчас никуда не пускают, это все знают.
Я не сказала ни да, ни нет, давая тем самым возможность ему высказаться. Но я не видела в Жириновском идеала настоящего политика, доброго и справедливого, способного на подвиг и жертву ради страны. Ведь именно эти качества позволяют человеку думать о других, и это должно стать нормой жизни всех политиков. Алчных людей нельзя пускать во власть, они ненасытны.
Что же касается Жириновского... На протяжении почти полутора десятка лет он делал мне комплименты. Но перед думскими выборами 2007 года, пока меня не сняли с выборов за якобы недостающие девяносто две подписи (!), он неоднократно выступал в Государственной Думе и в СМИ с заявлениями о том, что «Умалатову нельзя допускать к выборам ни в коем случае».
Так родилось обращение в ЦИК четырех руководителей думских фракций: Зюганова, Жириновского, Миронова и примкнувшего к ним Семигина - о повторной проверке подписных листов Умалатовой с целью не допустить ее на выборы в Государственную Думу.
И не допустили.
Но судьба еще долго будет преподносить мне сюрпризы. В октябре 2008 года Владимир Вольфович изъявил желание встретиться со мной. Встреча состоялась в Думе, и, надо отдать ему должное, встретил он меня красиво, по-джентльменски. Одарил подарками, которые по дороге я выбросила в мусорный ящик.
Он предложил объединиться с его партией и сказал:
- Из всех существующих сегодня Партия мира и единства наиболее симпатична мне по взглядам, идеологии. Но, конечно, я понимаю, что вам намного выгоднее оставаться самой по себе, сохранить свою партию. Единственная женщина - лидер партии, да еще с такой биографией!
Вместо ответа я напомнила ему о его недостойном поведении, выступлениях против моей партии перед выборами 2007 года:
- Если уж вы уверены, что у меня нет никакой поддержки в массах, то, наоборот, не мешали бы моему участию в выборах! А ваш призыв с трибуны Государственной Думы «Не пущать Умалатову!» говорит о многом. Вы-то это хорошо понимаете?
Владимир Вольфович сильно смутился:
- Сажи, я поддался общей атмосфере, созданной журналистами.
- Нет, дорогой мой, никакой атмосфере вы не поддались, а просто вам приказали - и вы выполнили. И в истории останется этот факт.
Встреча проходила на дружеской ноте, но Жириновский, будучи неплохим психологом, понял, что предложения его я никогда не приму. Под занавес беседы он занервничал и несколько раз намекнул о нежелательности обнародования нашего с ним разговора. Я не афишировала эту встречу, так как она для меня не имела никакого значения. Позже, при встрече с заместителем начальника Управления внутренней политики президента РФ, куратором политических партий Хабировым Радием Фаритовичем, я поделилась моей встречей с Жириновским и его предложением. Он удивленно посмотрел на меня и задал вопрос:
- И вы отказались?
- Да, - ответила я.
- Странно, но таких людей, как вы, нет сегодня, - заметил он.
НАРОДНАЯ ПОДДЕРЖКА
... Наконец я попала в буфет. Несколько женщин, остававшихся за одним из столиков, не только не бросились бежать от меня, но и радушно улыбнулись. Я подошла к ним. Одна из них сказала, что возглавляет белорусскую газету:
- Сажи, - обратилась она ко мне, - у многих создалось впечатление, что вы очень долго с кем-то репетировали свое выступление. Ваши выразительные жесты, манеры, и этот ваш палец, и так к месту цитата из Державина!..
В дальнейшем в публикациях журналисты смеялись и утверждали, что «бригадир комплексной бригады завода в городе Г розном не может знать Державина». И такого четверостишия якобы вообще не существует. Тогда я поняла, что в глазах журналистов и руководства КПСС во главе с Горбачевым рабочие - это необразованная серая масса, которая лишь создает блага для «избранных». Я тогда убедилась, как безмерно далеки от народа, от страны эти «избранники». Захотелось скорее приехать на завод и поделиться с коллегами своими впечатлениями о пережитом. Я представляла, как они - умные, порядочные, многие с высшим техническим образованием - удивятся, узнав, какое мнение о рабочем классе существует среди так называемой партийной элиты и обслуживающей ее прессы...
Итак, в первый день съезда я в полной мере ощутила на себе, что значит иметь свое мнение и стать из-за него изгоем, чужаком. От меня шарахались даже те, кто клялся ради меня «перевернуть весь мир». Теперь же, встречаясь со мной в коридорах Кремля, они опускали голову и проходили мимо. Чтобы не ставить этих людей в неудобное положение, я сама делала вид, что не вижу их.
Одна белорусская газета спустя несколько дней напишет об этом так: «У колонны стояла одинокая белокурая девушна...», «Первым ее покой нарушил английский журналист. И лишь потом к ней осмелились подойти наши журналисты».
Это был взгляд со стороны той самой журналистки, которая не побоялась заговорить со мной в буфете. У меня же было ощущение, что в целом мире я одна. Столько людей вокруг - и никого рядом.
А судьба продолжала преподносить мне сюрпризы. В перерыве съезда ко мне подошел достаточно известный ученый Леонид Александрович Китаев-Смык. Он представился психологом. Судя по всему, генсек решил списать требование его отставки на мою нездоровую психику и придать гласности результаты беседы со специалистом.
- Я хотел бы задать вам несколько вопросов, - психолог был слегка смущен.
- Понимаю, - ответила я, - задавайте.
Китаев-Смык спросил, как я спала минувшей ночью, о чем думала, что чувствовала. Он вопрошал с осторожностью, словно боясь спугнуть меня. И выглядел он при этом так взволнованно, что я не выдержала и рассмеялась:
- Почему вы задаете мне такие вопросы? Что, по вашему мнению, только сумасшедшие могут защищать страну?
Мы еще немного поговорили, после чего Леонид Александрович откланялся и на прощание произнес:
