Нежные страсти в российской истории. Любовные треугольники, романтические приключения, бурные романы, счастливые встречи и мрачные трагедии - Сергей Евгеньевич Глезеров
Навсегда покидая Россию, Бальмонт признавался Екатерине: «Любимая. Ты лучше всех, Ты дала мне узнать, какой высокой бывает женская душа. Счастье любить Тебя, и, любя других, все-таки любить Тебя…»
Бальмонта постоянно преследовали любовные романы. Еще в молодости, путешествуя по Европе, он писал матери в одном из писем из Венеции: «И женщины, проходящие в сумеречном свете по набережной, так не похожи на женщин Англии или Франции: в них есть настоящая неподдельная прелесть, среди них можно встретить Мадонну…»
Бальмонт и Городецкий с женами Анной Городецкой и Екатериной Цветковской (слева), 1907 г.
Недаром у Бальмонта есть такие строки: «О, поцелуи — насильно данные, // О, поцелуи — во имя мщения! // Какие жгучие, какие странные, // С их вспышкой счастия и отвращения!»
«Любовь есть желание красоты, таинственно совпадающей с нашей душой!» — так гласил один из афоризмов поэта. Его «жертвами» были, как отмечает Недошивин, «и Мирра Лохвицкая, поэтесса, в честь которой он назовет свою дочь от Цветковской, и Анна Иванова, племянница Кати Андреевой, которую любил и за тихий нрав звал “Мушкой”, и Мила Джалалова, балетная плясунья с зелеными глазами, и норвежка Кристенсен, с которой встречался лет двадцать, и грузинка Канчели, и японка Ямагато… Даже в последний год жизни в Москве у него вспыхнет еще одна любовь — Дагмар Шаховская…»
Живя в Париже, Бальмонт возобновил свое знакомство с Дагмар Шаховской. Она приехала во Францию вскоре после приезда туда Бальмонта. Бальмонт в письме эстонскому поэту Алексису Ранниту так охарактеризовал ее: «Одна из близких мне дорогих, полушведка, полуполька, княгиня Дагмар Шаховская, урожденная баронесса Lilienfeld, обрусевшая, не однажды напевала мне эстонские песни».
«Моя милая, я совсем один сейчас в доме, мои все ушли по своим делам, кто куда, — писал Бальмонт в марте 1923 года Дагмар Шаховской. — И мне странно думать о самом себе. Я заметил, что, когда человек остается совсем один, он начинает думать о самом себе и видит себя и свою жизнь в каком-то длинном прозрачном зеркале.
Вот я вижу сейчас детство, и юность, и безумие ранней женитьбы, и поток женских лиц, и победное лучезарное лицо Кати, и новую смену лиц, и свои дальние путешествия, и подходящую Русскую бурю, дьяволический кошмар целых 8 лет, и вижу раннюю весну в Москве, Тебя, идущую близко от меня и не видящую меня, с Твоею судьбой, которая отпечатлелась на Твоем красивом лице, в Твоей походке, во всем Твоем виде.
Я люблю Тебя, Дагмар.
Вот только это хочется сейчас сказать в минуту полной душевной тишины. Люблю Тебя».
Тем не менее признание в любви к Дагмар Шаховской отнюдь не мешало Бальмонту спустя три года из Парижа адресовать Екатерине Андреевой-Бальмонт такие строки: «Мое родное счастье, моя любимая и единственная Катя, только Ты, только Ты одна — высокая из всех, кого я любил и люблю. Другой нет такой. И я это знал, когда я увидел Тебя впервые, в доме незабвенного Ал. Ив. Урусова. И я это знал на Uetliberge, и в Берлине, и во Франции, и в Италии, и в Испании, и везде, где мы светло и красиво прошли рука с рукой. Мне странно и непостижимо, что мы не вместе. Это — карма. Мне непостижимо, за что я так невыразимо мучаюсь. Это — карма, и она кончится, и весь мрак уйдет…
Я напишу Тебе подробно, а сейчас — только любовь Тебе.
Мирра исцелилась от очередного кошмара. Я учу ее Польскому языку.
Любимая, Катя моя, а что же Ниника? С тревогой жду вести. Шлю Тебе стих.
Люблю, люблю, люблю Тебя.
Твой К.».
Шаховская родила Бальмонту двух детей: в 1922 году — Жоржа, в 1925-м — Светлану. Но Бальмонт не нашел в себе сил порвать со своей семьей и соединить судьбу с Шаховской. Видя ее редко, Бальмонт старался ей писать ежедневно по письму или открытке, иногда даже два раза в день. Делился с нею своими творческими планами, надеждами и переживаниями…
Несмотря ни на что, сорок лет Бальмонт был вместе с Еленой Цветковской. Тэффи вспоминала одну из встреч: «Он вошел, высоко подняв лоб, словно нес златой венец славы. Шея его была дважды обвернута черным, каким-то лермонтовским галстуком, какого никто не носит. Рысьи глаза, длинные, рыжеватые волосы. За ним его верная тень, его Елена, существо маленькое, худенькое, темноликое, живущее только крепким чаем и любовью к поэту».
По воспоминаниям Тэффи, супруги общались друг с другом в необычайно претенциозной манере. Елена Константиновна никогда не называла Бальмонта «мужем», она говорила: «поэт». Фраза «Муж просит пить» на их языке произносилась, как «Поэт желает утоляться влагой».
Елена Цветковская провела с Бальмонтом его последние, самые бедственные годы. Поэта не стало в 1942 году, он умер в приюте «Русский дом». Цветковская ушла из жизни на следующий год.
Художник и певица
«Огромную зависть вызывал М.А. Врубель своим настоящим гениальным талантом, — вспоминал художник Константин Коровин. — Он был злобно гоним… М.А. Врубель, чистейший из людей, кротко сносил все удары судьбы и терпел от злобы и невежества всю свою жизнь… Врубель был беден и голодал, голодал среди окружающего богатства. В моей жизни великое счастье — встреча и жизнь с этим замечательным человеком возвышенной души и чистого сердцем, с человеком просвещенным, светлого ума…»
Среди произведений художников Серебряного века картины Михаила Врубеля можно определить практически безошибочно. Они стоят особняком — своей манерой, красками, каким-то огнем безумства… «Демон поверженный», «Шестикрылый Серафим», «Богатырь». «Его великий талант травили и поносили и звали темные силы непонимания его растоптать, уничтожить и не дать ему жить», — вспоминал Константин Коровин.
Как и большинство творцов, Михаил Врубель был влюбчив. Он пережил немало скоротечных пылких романов, но завести семью долго не решался. Наверное, потому что судьба готовила ему совершенно особенную встречу…
История любви художника Михаила Врубеля и оперной певицы Надежды Забелы красива и трагична. Они встретились в декабре 1895 года при обстоятельствах, похожих на сказку. Антреприза московской частной оперы Саввы Мамонтова, солисткой которой была Надежда Забела, гастролировала в Петербурге в Театре Панаева.
К моменту знакомства
