Ни единого шанса - Ксюша Иванова
— Да-да, доступную! — и как она, по ее же собственному мнению, плохо слышащая, сумела понять мой шепот! Бабушка завела свою любимую песню про недобросовестных политиков, про отсутствие условий, про несправедливость… — Да только толку нету! И никому дела до нас, инвалидов нету!
Бабушка, мать нашего с Лилькой пять лет назад умершего отца, никогда не жаловалась именно на свою жизнь. Зато всегда ругала тех, кто должен был бы, по логике вещей, как-то эту жизнь облегчить! Видимо, так она успокаивалась, что ли… Так она изливала наболевшее.
Бабушке приходилось нелегко. Потому что у моей сестры был ДЦП. В свои почти шесть лет Лилька умела читать, считать до ста и решать простейшие задачки в пределах десяти, здорово запоминала стихи… но она не умела ходить. И сейчас, услыхав наши с бабушкой "разговоры", сестренка на всех парах, задевая колесами неудобной коляски мебель, неслась в узенький коридорчик ко мне.
Ей хотелось гулять на улице. Ей хотелось к детям — общения катастрофически не хватало! Ей даже иногда хотелось к маме, за пьянками своими совершенно забывшей о дочери! А еще, наверное, хоть она никогда и не просила вслух, ей хотелось все те игрушки, которые показывали во время рекламы по детскому телевизионному каналу — я иногда ловила ее заинтересованные взгляды.
Да только у Лильки, по-настоящему, была только бабушка… ну, и я…
Пока я одевала сестру, бабушка складывала в целлофановый пакет картофельные оладьи — подкармливала меня, как могла. Ее пенсии по-старости и Лилькиной по инвалидности едва хватало на содержание квартиры, питание да какое-никакое лечение — мы постоянно откладывали для всяких реабилитационных процедур и курсов.
— Что там Ленка поделывает? — бабушка люто ненавидела нашу мать. Было за что. После смерти нашего отца, мать запила и Лильку, тогда совсем мелкую, забрали в дом малютки. Меня не забрали — я была в школьном лагере. Мать должна была бы, пропившись, опомниться и побежать за ребенком. Но она наотрез отказалась — нет младенца, да еще и больного, нет и забот по его содержанию и лечению! И бабушке пришлось полгода выбегать по различным инстанциям, чтобы взять сестру под опеку — отказываться от родительских прав мать не захотела! А потом еще мать целый год пенсию Лилькину пропивала… пока мы с бабушкой не добились, чтобы деньги переводили на ее пенсионную карту. — Пьет небось?
Я промолчала — ну, что отвечать, если ответ всегда один и тот же? Пьет, конечно! Полы помоет в аптеке, получит свои двести рублей — и пьет купленные в той же самой аптеке спиртосодержащие настойки. Мать в свои сорок выглядела на все шестьдесят — вечно обрюзгшая, с синими мешками под глазами, с трясущимися руками, некрашеными, кое-как постриженными ее же подругой, такой же алкашкой, волосами. И если бы этот красавчик Ванечка из парка увидел не меня, а мою мать, его бы, наверное, перекосило еще больше! Меня от отвращения даже передернуло — ужас, если вдруг он увидит меня с нею рядом и поймет, что это — моя мать! Хотя… ну, как он меня с нею увидит? Да и с чего я решила, что он МЕНЯ саму еще когда-нибудь увидит? Всё выбросить из головы! Забыть! Но как забудешь? Такой красивый парень… И так заинтересованно смотрел на меня… Как будто бы я ему понравилась…
— Сонь, а мы куда сегодня поедем? — с надеждой заглядывала в глаза Лилька. Я знала, что ей хочется в 3Д на мультики — пару раз мы ходили вместе. Там в фойе была детская зона и ей, редко видевшей сверстников, удавалось порисовать за детским столиком с другими малышами, пришедшими в кинотеатр. Да только кино — это триста рублей с меня и 150, как с инвалида, с нее… Примерно столько я за вечер в кафе зарабатываю… А сегодня у меня есть только на два пирожка, которые мы можем с Лилькой съесть в том же парке, где…
А Лилька, она, прямо никогда не просила — маленькая, а все понимала! Но по ожиданию и надежде в ее глазенках, я все читала без слов…
— Ой, Сонечка, курточка-то у тебя тоненькая какая и шапки совсем на осень нету! — бабушка запричитала снова. — А там похолодало как! Послезавтра у Лилечки пенсия, я тебе денежку дам — купишь себе что-нибудь! Тебе надо, Сонечка! Ты же учишься!
Я пыталась возразить, но мой шепот бабушка, вновь притворившаяся глухой, не слышала совершенно. Мы с нею на коляску копили, хорошую, чтобы Лилька могла сама ею управлять, а не ждать, чтобы ее кто-то куда-то докатил! Но такая стоила кучу денег, а эта, жуткая, была бесплатной…
— Только купишь сразу зимнюю, потому что я твое пальтишко достала с антресолей, почистить хотела его, простирнуть, а там совсем смотреть не на что! Да и рукава короткие, наверное, будут!
Уже вывозя коляску с сестрой на лестничную площадку, я взглядом зацепилась за бабушкины тапки. Осень. А она в тряпочных, затертых, заношенных. На правом тапке, на месте, где бабушкин большой палец упирался в ткань, была круглая маленькая дырка…
5 глава. София
Женечка сегодня была какая-то странная — молчаливая, словно ушедшая в себя. Она заторможенно перебирала листы специальной тетради с файлами вместо страниц, в которые были вставлены тексты песен. Славка, как обычно, курил на заднем дворике кафе. А Димка настраивал аппаратуру. Толкнув его в плечо, я глазами показала в сторону Женьки, спрашивая его, чего это она такая — даже не поздоровалась со мной.
— Женька, ты петь-то сегодня сможешь? — громко озвучил мой вопрос Димка.
Она медленно, как в фильме ужасов, подняла на него взгляд, странный, расфокусированный, и мне в неярком свете настенных бра кафе вдруг показалось, что зрачки у нее стали огромными, буквально на весь глаз, как если бы Женька что-то страшное сейчас увидела за нашими с Димкой спинами и от ужаса вот так сделала глазами! И я даже невольно покосилась туда, за кулисы, где был выход в коридор и дальше на кухню и на улицу, соответственно.
— Слышь, ты че, Женек, за старое принялась? — вдруг всполошился Димка.
Я была в их коллективе полгода. Предыдущий гитарист ушел в армию, место освободилось и Димка, когда-то живший в соседнем доме, и лично учивший меня играть на гитаре, предложил это место мне. С Димкой мы дружили в детстве и сейчас общались — после выступления, здесь
