Психопат (сборник) - Наиль Ниязович Муратов
4
Застать эту женщину дома следующим утром не удалось. Не оказалось ее и в клинике: знакомая мне долговязая медсестра суетилась на рабочем месте, готовясь к приему очередного клиента. Вместо легкого аромата смешанных с фимиамом благовоний в воздухе витал стойкий запах испарившегося эфира – фон, более привычный для зубоврачебного кабинета, чем для приемной психотерапевта. Оставалось лишь поскорее покинуть это скучное помещение с таким же скучным набором инструментов, – что я делаю здесь, в обители заказных сновидений?
Возвратившись почти бегом к дому незнакомки, сталкиваюсь с ней возле подъезда. Косой взгляд на очередной пакет с провизией в моей руке, и вот она замедляет шаг, хотя и не останавливается. Иду следом, поскольку ничего другого не остается. Она открывает нижний замок, потом верхний – я всегда поступаю наоборот, – и, распахнув дверь, проходит в коридор. Заметив, что я топчусь на месте, небрежно замечает:
– Чтобы войти, раньше тебе не требовалось приглашения.
– Это было давно.
– Да, – соглашается она. – Не далее как вчера.
– С тех пор многое изменилось, хотя, как я понимаю, ничего и не поменялось.
– Ты не мог бы выражать свои мысли не так туманно? – Она не скрывает иронии, но раздражения в ее голосе нет.
Мы вновь оказываемся на кухне, и я избавляюсь наконец от ноши, аккуратно пристроив принесенный с собой пакет на краю столешницы, а женщина, заглянув мельком внутрь, начинает перекладывать продукты в холодильник. Она ведет себя так естественно, будто я вхожу в круг самых близких ее друзей.
– Будешь завтракать?
Очевидно, мой визит не стал для незнакомки неожиданностью. Если вдуматься, легко догадаться, что у этой неглупой женщины уже накопился определенный опыт общения со мной, и она прекрасно понимает, что я не отступлюсь, пока не добьюсь своей цели. Проблема, правда, заключается в том, что подлинного смысла этой цели не знаем ни я, ни она.
Итак, наши отношения продолжаются, но они точно не стали проще, ведь мы, как в компьютерной игре, уже перешли на следующий уровень.
– От завтрака не откажусь – во рту росинки маковой не было. Не пойму только, с чего это ты решилась объявить амнистию?
– Было время подумать, – спокойно отвечает она. – Ко всему прочему, я посоветовалась с доктором: она считает, что почти все дефекты в твоих искривленных мозгах еще можно исправить. Ты не безнадежен, нужно только продолжить лечение.
– Продолжить лечение?! – восклицаю я. – Замечательная идея: легально отправить меня на тот свет! С первого раза не получилось, так отчего бы не повторить попытку! Да, ловко придумали, ничего не скажешь! И ладно бы еще доктор, – она за свою работу деньги получает! – но тебе-то все это для чего нужно? Могла бы просто сдать меня и спать спокойно, что мешало-то?
– Да не собиралась я давать против тебя показания! Очень нужно! – возмущается она. – А вот нервы тебе пощекотать стоило. Ты, похоже, после этого начал в чувство приходить.
– Да, потому что убедился, что единственное, что ты испытываешь ко мне, – ненависть. А на ненависти отношения не построишь.
– Как ты говоришь-то все правильно да красиво. Зачем же было эту ненависть во мне вызывать? – грустно усмехается она.
– А я иначе не умею. Думаешь, мне самому невдомек, какая я скотина? – так же грустно отзываюсь я.
Актерское мое мастерство начинает проявляться во всем блеске, настолько, что, похоже, я сам начинаю верить собственным словам. Покровительствуемый Мельпоменой, безошибочно подбираю нужную интонацию, и наш диалог приобретает необходимую, едва ли не совершенную интимность. Взгляните: вот парень, раскаивающийся в отвратительных своих деяниях, наполовину безумный, наполовину вменяемый, проникновенно смотрит в глаза женщины, добиться которой было его изначальной целью, и эта женщина просто не может не попасть под его странное обаяние. Ирония в том, что мне и самому неизвестно, где находится большая часть истинного меня. Являюсь ли я экзистенциальным посторонним, который существует в собственной системе координат, сдвинутой в нравственном пространстве, или же обыкновенным парнем, терзаемым безжалостными угрызениями совести? Неопределенность, возникшая в моем сознании, придает новый стимул, и наша игра перестает быть просто игрой, вызывая у меня интерес к собственной противоречивой персоне, потому что самое трудное в познании жизни – познание самого себя.
– И все же не понимаю, почему ты сменила гнев на милость? – спрашиваю, не пытаясь скрыть недоумение. – Мне казалось, ты из тех женщин, что не умеют прощать.
– Ты ошибаешься, потому что ничего не понимаешь в женщинах, за исключением разве что тех случаев, когда они напуганы. Я всегда была уверена, что отношусь к категории людей, не приемлющих насилия. Насилия надо мной или кем-то другим, неважно. Но нет, оказывается, я могу ударить человека ножом, искренне желая его смерти. И что совсем уж невероятно, я – решительная, как мне казалось, особа! – готова смириться с насилием, совершенным лично надо мной, хотя должна признаться, что такое смирение дается нелегко.
– А с чем ты не можешь смириться?
– С равнодушием, с отсутствием внимания. Поверь, многие мужчины смотрят на меня с интересом, но этот интерес – вполне определенного толка. На самом деле я им не нужна.
– Не сомневайся, мое отношение к тебе иное. Но, говоря честно, мне нелегко разобраться в самом себе.
– Поэтому я и хочу тебе помочь. Дать тебе шанс измениться. Или хотя бы лучше себя понять. Может быть, я делаю глупость, и твое место на самом деле – за решеткой. Но после того, что мы с тобой натворили, терять уже нечего.
Нельзя не восхищаться этой женщиной, своей откровенностью полностью меня обезоружившей.
– Ты – идеалистка! – шепчу с нежностью. – Наплачешься еще, возясь с таким типом, как я.
– Не обязательно! – невозмутимо сообщает она. – Возможно, я – еще меньший подарок, чем ты. Так что заранее извини! И кстати, твое время практически вышло.
Но завтраком она меня накормила, а вот попытку обнять решительно пресекла, сухо заявив:
– Если в твоей голове зародилась иллюзия, что, приготовив омлет, я готова еще в придачу и отдаться, то, боюсь, тебя ожидает разочарование – в мои планы это не входило!
– Иллюзии – это то, что заставляет нас жить! – не смущаюсь я.
– Говори о себе! – поправляет она. – У меня их давно уже нет.
Расстаемся торопливо, потому что ей пора собираться на работу. Договариваемся, что вечером я зайду в клинику и договорюсь с врачом о новом лечебном сеансе. Не пойму только, на кой черт продолжать эту чудовищную терапию, когда все и так прекрасно!
5
Что-то во мне изменилось. Чувствую себя селенитом, живущим на светлой стороне Луны: много солнца и почти никакой тяжести. Сквозь дымчатую пелену проглядывают усталые, искаженные линзами очков глаза молодой женщины, безуспешно пытающейся различить на моей безмятежной физиономии следы хотя бы малейшего беспокойства.
– Вас совсем ничего не тревожит? – осторожно интересуется она.
– Нет. А должно?
– Не знаю. Мне хотелось бы видеть вас более серьезным, более настроенным на процесс лечения, направленный на полное психическое выздоровление.
– А разве встречаются психически полностью здоровые люди? – невинно спрашиваю я.
Но женщина в белом халате не
