Огни Хафельберга - Софья Валерьевна Ролдугина
Действия настоящего стратега Шванг такими непродуманными быть не могут, либо у Штайна есть мотивы, о которых я еще не знаю. И почему-то мне кажется, что верно последнее, а твое появление, появление телепата, способного видеть образ изгоревших женщин, было просчитано заранее. — Я… Я… — Марцель чувствовал себя так, словно в горле у него застрял теннисный мяч.
— Да что за хрень? Почему я об этих твоих теориях последним узнаю? И что значит, Штайн не стал особенно прятаться? «Ты что, уже нашёл его?» «Я знаю, в каком направлении нужно копать, чтобы достать его за день-два», — спокойно ответил Шелтон, заматывая руки полотенцем. «Чёрт! Горячая!» — «Шванг, подставку принеси.
Крайний шкаф, верхняя полка». — Ага, — как сам Намбул откликнулся Марсель. Подставка, расписная деревяшка, явная самоделка стояла на полке сбоку, и пришлось порыться среди пакетиков, прежде чем достать её. «И почему мы тогда не берем Штайна, а торчим тут и бесим Блау?» Шелтон составил форму с лазаньей на деревяшку, повесил полотенце обратно на крючок, вымыл руки холодной водой и только потом ответил.
«Есть несколько причин. Некоторые из них тебе знать не надо. Пока. А другие… Я жду хода Блау. Любого. Это раз. Я должен узнать, какие цели преследует Нуа Штайн. Это два. Соваться в планы другого стратега, не понимая их полностью, самоубийство. Я не хочу, чтобы нас использовали в тёмную шванг. А ключ к разгадке каким-то образом он соотносится с историей пирогенетика.
Осталось только понять, как именно. Значит, не скажешь. Марцель подцепил кусок лазаньи. От тарелки потянулась тонкая сырная ниточка, как паутина. Шелтон усмехнулся, накрутил её на свою вилку и утащил к себе на тарелку. — Пока нет. — Терпение, Шванг, терпение. И не забудь, тебя еще сегодня ждет работа.
Обижаться на это было глупо, но Марцель все равно обиделся. Шелтон загрузил посуду в машинку, выставил режим и ушел наверх, отсыпаться. Марцель еще некоторое время посидел на кухне, пялись в окно, на клуш кудахчущих о своем, о женском, на ребенка, вычерчивающего прутиком в пыли алфавит, на черную желтоглазую кошку, пригревшуюся на солнышке. Вскоре, со второго этажа, досмотрев очередную серию похождений Доны Симоны и Дона Игнасио, спустилась Гретта.
Марцель выклинчил у нее кружку горячего шоколада, в практике ради покопался в поверхностных мыслях и сбежал на улицу, курить и искать рут. Какая музыка играет для тебя сегодня, а? Рыжая. Перед тем, как идти за четыре километра к секретным качелям рут, Марцель на всякий случай наведался в монастырь. Во дворе отчетливо несло горелым.
Сестра Анхелика подремывала на скамье под деревом, а других монахинь видно не было. — Привет! — широко улыбнулся Марцель, плюхаясь рядом с сестрой Анхеликой. — У вас тут ночью заварушка была, да? — Горело опять, — вздохнула монахиня, глядя в небо, и небо отражалось в ее прозрачных глазах и мыслях, как в спокойном озере. Голубой свет, белесая дымка облаков и бесконечность. «Здесь часто что-то горит, наверное, из-за молний».
«А статистика говорит, что 90% пожаров происходят из-за людей», — наябедничал Марцель, слегка переврав исходную фразу. На самом деле, так говорила не статистика, которой телепат никогда не интересовался, а Шелтон. Сестра Анхелика зябко передернула плечами, кутаясь в черный платок. «Как знать. Вчера к нам кто-то приходил вечером. Я видела его у ворот, но толком не разглядела. «Глаза уже не те».
«Видели?», — Марцель встрепенулся. Замечание Анхелики показалось очень важным, едва ли не той самой недостающей деталью, без которой не работает механизм. Облако задело краем солнечный диск, и тени шарахнулись по земле. «А во сколько?», — он осторожно накрыл рукой сухие пальцы Анхелики, настраиваясь на контакт. Синеватый сумрак, акварельное небо, ворота черные, жутковато.
И прямо под аркой, ближе к правому краю, человек в коричневом плаще и шляпе в стиле итальянских гангстеров. При взгляде на него сердце замирает. Узнавание «почти». Марцель выдохнул сквозь зубы и отодвинулся. Воспоминание было как старый фильм, увиденный сквозь запотевшее стекло. Цвета сохраняются, а форма искажена. Глаза у сестры Анхелики действительно уже никуда не годились.
После вечерней службы. — Это был ваш знакомый? — прямо спросил Марцель, но монахиня только покачнула головой. — Кто знает. Раньше приходил один человек, и часто, но теперь я его только по воскресеньям на службе вижу, и то не всегда. Старость и нерадость. — А где твой друг? — неожиданно спросила она, и Марцель честно ответил.
Спит. Он вчера сюда примчался как укушенный, боялся, что его драгоценная кирпичная готика пострадает, — соврал Марцель. — Теперь вот дрыхнет. А ваши тоже спят после ночного переполоха? — Почти все, — подтвердила монахиня и опять вздохнула. Молодой пастор вот пошел прогуляться по городу, посмотреть на прихожан. Сестра Мартина гуляет у реки, да и сестра Рут ушла.
Она всегда днем уходит. — Вот я и узнал, что хотел. — Ясно. Ну, рад был поболтать. Марцель соскочил в славке и отвесил сестре Анхелике поклон. — Пойду за сигаретами. Надо же мне поторопить молодой организм с утра пораньше. — Да какое уж утро! — рассмеялась монахиня и махнула рукой. — Иди, Марцель, возвращайся только. — А куда я денусь?
Округлил глаза телепат и хмыкнул, а потом спохватился. — Да, кстати, а что за пастор-то? — Совсем еще мальчик, — рассеянно ответила сестра Анхелика. Даша представился — Александр Декстер, а не как по обычаю. — Ну, привыкните, — обудрил её Марцель и подмигнул. — А пару раз назовёте его отцом Александром, и он тоже привыкнет.
Молодёжь надо воспитывать, по себе знаю. Сестра Анхелика рассмеялась. — Ой, ты забавник. Погоди, вот Рут вернётся, то-то я ей расскажу. Повеселеет. — Ага, бывайте. Марсель развернулся на пятках и в припрыжку побежал к воротам, а потом вниз по улице. Выдохся он уже минут через пятнадцать, сказалось вчерашнее купание в реке. Да и дорога к качелям на холме вспоминалась не так хорошо, как хотелось бы.
Поплутав немного по окраинам, Марсель нашел ту самую тропинку через поле и зашагал по ней уже не спеша. Вдали за городом проехал поезд, сияющий металлом змеёныш, скользящий по ниточке рельсов, и на несколько минут замеру платформы. Марцель все инстинктивно ждал, когда же он обовьется кольцом вокруг здания вокзала, но потом поймал себя на этой мысли и фыркнул. А тревожное чувство осталось. Оно немного напоминало комариный укус.
Чем больше думаешь о нем, тем сильнее чешется. Так нарастал и телепатический зуд, свербеж между лопатками, как от пристального взгляда в спину, или красной точки лазерного прицела. Когда окраины Хафельберга остались в двух километрах позади, игнорировать это чувство было уже невозможно. Марцель нервно оглянулся, никого, прислушался, но молчал и город, и телепатический эфир.
Паранойя, — пробормотал Марцель, пиная на ходу камешек на тропе. — Все телепаты страдают паранойей. Через две с половиной минуты он сильно пожалел, что утопил свой мобильник в Хафеле. «Чёрт, Шелтон, ты же меня прибьёшь, если я вернусь ни с чем, да?» Марцель выдохнул медленно и расправил плечи, стараясь выглядеть расслабленным. Первое правило, если заметил слежку, не дай им понять, что ты её заметил.
В конце концов, это и правда может быть паранойя. Шелтон говорил, что на способности Марцеля влияет адреналин. Именно поэтому в стрессовой ситуации телепаты обычно ещё больше себя накручивают. Город, это называлась реакция типа «бей или беги», стоило по-настоящему испугаться, и естественные рамки ограничения слетали ненужной шелухой. Марцель начинал по-настоящему слышать, как в старые времена.
Только что город тихо шуршал на границе сознания, как мышь под полом, сердце колотилось все сильнее, будто в забеге на стометровку. Тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук-тук-тук, и с каждым его сокращением шум становился громче, как будто комкают в кулаке фантик от конфеты, как будто сыпают в деревянную коробку шахматы, как будто неразборчиво бубнит телевизор за стенкой в доме с тонкими перекрытиями.
Далеко впереди звучала музыка, тревожные органные переливы, утробный барабанный рокот и флейта, мелодия кошмара. А позади, отставая на полтора километра, за Марцелем кто-то шел, и его мысли были тусклыми и невзрачными, как блеска ржавой бритвы в мокром
