Калевипоэг - Фридрих Рейнхольд Крейцвальд
По-утиному бы крякал.
Ты не стал бы на чужбине
Кустиком чужого сада,
На чужих песках пичугой,
Гусем на чужих болотах —
Там, куда тебя примчали
Воды бурные и ветер,
Там, где ливень злополучья,
Где несчастья град тяжелый
Злую смерть тебе судили.
Натиск адского отродья,
Злое вражье нападенье
Так мои смешали мысли,
Так рассудок помутили,
Что забыл я про котомку,
Где дремал ты рядом с хлебом…
Горе! Адские дубины,
По котомке ударяя,
Человека в ней убили!
Калевитян сын любимый
Вырыл для него могилу,
Ложе смертное устроил,
Уложил в могилу тело
На спокойный вечный отдых.
Свежим дерном холм покрыл он,
Заровнял седыми мхами,
Посадил вокруг бруснику,
Посадил он клюкву рядом,
А поодаль — куст морошки,
Чтоб росли они привольно,
Опочившему во славу.
Скудной трапезой вечерней
Подкрепившись напоследок,
Калев-сын в постель улегся,
Разогнулся, протянулся,
Чтоб дневные огорченья,
Чтоб увечья колдовские
Исцелить росой прохладной.
Тут с бровей его спустилась
На глаза завеса дремы,
Мощь у мужа отнимая,
Сладко сковывая тело.
Только зорких глаз душевных
Не опутала дремота,
Только их не полонила.
Сон, искусник хитроумный,
Ткал цветистые виденья,
Вил веревочки обмана
У ворот очей душевных.
Все недавние событья
В сновидениях вставали,
Заплелись ковром узорным,
Тонким кружевом обмана.
Битва с колдовским отродьем
Под крылом зари вечерней
В сновиденьях оживала,
Снова явью становилась,
Адских выродков удары
Победителя гневили,
Раскаляли сердце гневом…
Вдруг — привиделось другое,
Быль веселая явилась:
Мужичок в лесной сторожке
От стены к стене метался,
Как челнок, снуя проворно…
Третье сонное виденье
Воровство разоблачало:
Колдовские когти вора
Уносили меч любимый.
Меч взывал из глуби Кяпы,
Звал хозяина со стоном,
Песню скорбную слагая…
Сгиньте, призраки пустые.
Сонной мысли порожденья!
В диком вереске увяньте,
В дебрях сумрачных засните!
Выйдем на иные тропы
Возвещать о славных былях,
Петь о днях давно минувших,
Речь вести о дивном деле,
Что неслышно совершилось
Возле Калевова ложа.
Калевитян сын любимый
Сном недолго услаждался,
Он недолго нежил тело
Под прохладной лаской ночи.
Той порой подкрался к ложу
Знахарь слов, колдун озерный,
Тот, что с Палевом сразиться
Не дерзал в бою открытом.
Заклинатель волн и ветра,
Черный волхв, начетчик Маны,
Ждал, чтоб сон окутал мужа,
Оплела его усталость, —
Лишь тогда подкрался к ложу.
Колдовать он стал над пряжкой[121],
Закружил вороний камень[122],
Папоротнику велел он
Изрекать заклятья злые.
Сонных трав насобирал он,
Наломал истомных веток,
В жгут связал их с наговором.
Спрятал жгут под изголовье
Почивающего мужа,
Сына Калева опутал
Он веревкой долгой дремы.
А когда ведун озерный
Молвил все свои заклятья,
Завершил все чародейство, —
Тотчас пятки засверкали,
И пропал — следа не сыщешь.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе.
А до Вильянди[123] от Виру
Мчались быстрые приказы.
Спутник Алева, отважный
Калевов оруженосец,
Разослал гонцов проворных,
Чтоб до озера Чудского
Весть, как ветер, долетела.
Все напрасно: вестовые
Калева не отыскали.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Вот уж дни неделей стали.
И неделей стали ночи.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе.
Вот и летний день цветущий,
Праздник счастья и веселья,
Скликал дальние народы
На игру в дубраву Таары,
На привольную забаву.
Приплыли по волнам Эма
На ладьях красновесельных
Дети озера Чудского.
Виру, Ярва, Харью, Ляне —
Все людей своих прислали,
Но никто не видел князя,
Сына Калева не встретил
И следов его горячих
Не приметил по дороге.
Ночь минула, встало солнце,
Солнце село, свечерело,
Снова ночь зарю сменила —
По назначенному кругу,
По отцовскому завету.
Дни — уж в месяц растянулись,
Стали ночи месяцами.
Калевитян сын любимый
Недвижимо спал на ложе,
Сном злосчастным околдован.
Вот уж летние цветочки
Отцвели наполовину, —
Богатырь Калевипоэг
Спал, осилен дремным ядом,
Волхвованьем колдуновым.
Но обманным сновиденьем,
Разбудить его пришедшим,
Был, на счастье, он встревожен…
Видел он во сне глубоком,
Будто меч ему ковали,
Правя сталь и закаляя,
Похваляясь ковкой новой,
Выгнув лезвие покруче,
Чтоб оно грозней рубило.
И ковал тот меч не финский
Многодумный старый мастер,
Старый дядюшка отцовский, —
Меч ковали потаенно
В малой кузнице безвестной,
В горной пазухе глубокой.
Посреди земной равнины
Холм стоял уединенный.
Был тот холм больших не больше,
Но и не был меньше малых.
Головой тот холм касался
Высоко плывущей тучи,
Облачка скользили мимо,
За бока его цепляясь.
В том холме, в дупле скалистом,
Поселился Ильмарине[124],
Мастерам своим подземным
Там он кузницу устроил.
Те воздвигли брус подпорный,
Утвердили наковальню
И трудились дни и ночи,
Тайной ковкой промышляя,
Добрым людям на потребу.
Семь кузнечных подмастерьев
Меч ковали неустанно
Из витой бесценной
