Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне
«И о чем же я должен говорить, моя синьора, если мне нечего сказать?» – спросил мессир Федерико.
«Тогда продемонстрируйте свое остроумие, – ответила синьора Эмилия. – Говорят, что умный и красноречивый человек, не испытывая недостатка в материале, может написать книгу с восхвалением мухи, прославит четвертый день лихорадки, превознесет плешивость. Разве вы не обладаете достаточным мужеством, чтобы один вечер поговорить о придворном?»
«Из того, что мы здесь наговорили, уже можно составить пару книг, – ответил мессир Федерико. – Поскольку мои извинения не принимаются, я продолжу говорить до тех пор, пока вы все не решите, что я закончил, выполнив свои обязанности, или, по крайней мере, исчерпал свои возможности.
18. Полагаю, что, говоря об общении, с помощью которого придворный должен оказаться приятным во всех отношениях, прежде всего подразумевают, как он ведет себя со своим принцем. И хотя само слово «общение» предполагает некое равенство, оно кажется совершенно невозможным между синьором и его подчиненным, хотя нам пока приходится обозначить эти отношения именно таким образом.
Следовательно, кроме того, что он ежедневно выказывает всем, что он обладает соответствующими достоинствами, мне бы хотелось, чтобы придворный прилагал все усилия любить и почитать принца, которому он служит. Не говоря уже обо всех остальных вещах, чтобы предугадывал его желания, знал привычки и пристрастия, симпатии и антипатии».
Не дожидаясь продолжения, вступил в разговор Пьетро да Наполи: «Мы уже достаточно сказали о придворном данного типа, а теперь мне кажется, что вы говорите об обыкновенном льстеце».
«Вы глубоко ошибаетесь, – ответил мессир Федерико. – Льстецы не любят ни принцев, ни их друзей, а именно любовь и преданность я ценю в придворном превыше всего.
Более того, возможно и без лести подчиняться и исполнять желания того, кому мы служим, я же говорю о тех просьбах, что разумны и справедливы или не несут в себе никакого начала, положительного или отрицательного, не сопровождаются притворством или какими-либо наклонностями.
Мне бы хотелось, чтобы придворный принял это к сведению, даже если не имеет к подобному склонности. Так что, видя его, синьор будет знать, что приближенный скажет что-нибудь приятное, как бы вытекающее из тех добродетельных суждений, которые бы и хотелось принцу услышать. К тому же рассудительно и осторожно, руководствуясь тем, что господину нравится то, к чему на самом деле он питает нелюбовь.
Принимая подобные предосторожности, он никогда не выкажет принцу свой характер и не впадет в меланхолию, не окажется бестактным перед теми, кто затаил недовольство против его покровителя, что само по себе отвратительно. Ему не позволительно злословить, особенно по отношению к своим господам, что достаточно часто случается.
Ведь при дворах часто бывает так, что те, кто находился в фаворе, вызывают страшную ярость у синьора. Добившиеся высокого положения и поднявшиеся из грязи, падают вниз, после чего начинают непрестанно жаловаться и говорить дурное о своем синьоре. Причем случается, что так поступают не только они, но и те, с кем дурно обошлись.
Не следует нашему придворному допускать подобного, он не должен становиться источником плохих новостей. Не впадать в легкомысленность, чтобы иногда говорить такие вещи, которые оскорбляют, вместо того чтобы доставлять удовольствие, какое он хотел получить.
Он не должен быть упрямым и вступать в пререкания, как делают некоторые, как будто находя удовольствие в том, чтобы утомлять и досаждать окружающим, как мухи. Ему не полагается превращаться в праздного и лживого болтуна, равно как в хвастуна или неудержимого льстеца.
Важно всегда, а особенно на публике оставаться скромным и сдержанным, выказывая почтение и уважение, которые должен испытывать слуга в отношении хозяина. Тогда он и не станет вести себя подобно многим, кто, завидя любого великого принца, с которым им довелось беседовать только однажды, тотчас выдвигаются вперед с улыбкой и дружеским взглядом, будто хотят выказать равенство или даже милость вышестоящему.
Ему не подобает просить что-либо для себя у своего синьора, иначе тот, невольно раздражаясь, выкажет свою немилость, что будет гораздо хуже. Даже хлопоча за других, он должен правильно выбрать время, просить о соответствующих и разумных вещах. Он всегда знает, что может вызвать неудовольствие, искусно избегая сложностей, чтобы его синьор действительно даровал это, иначе обидел бы отказом просящего.
Ведь случается так, что господа отказывают в милости настойчивым подчиненным, полагая, что тот, кто просит так упорно, слишком жаждет искомого. Так что, если ему не удается заполучить желаемое, он испытает злобу по отношению к тому, кто отказал ему. Поверив в нерасположение, он начинает ненавидеть и того, кто никогда бы даже и не замыслил его обидеть.
19. Он никогда не станет стремиться входить без приглашения в комнату синьора или в личные покои, даже в случае экстренной необходимости. Ведь выдающиеся правители часто хотят чувствовать себя свободно, оставаясь в одиночестве, делать то, что им заблагорассудится, они вовсе не желают, чтобы их видели или слышали те, кто станут их критиковать.
Вот почему считаю, что дурно поступают те, кто порицают правителей за то, что они общаются наедине с теми, кто не представляют собой почти ничего, разве что способны оказать личные услуги. Но не понимаю, почему господа не могут обладать той же свободой, чтобы расслабиться, как охотно делаем и мы сами.
Если же придворному доведется иметь дело со значительными проблемами и удастся оказаться наедине со своим синьором, он должен принять соответствующий вид, уделив серьезное внимание данным проблемам, времени и месту их проведения, придать беседе такой вид, чтобы позабавить и удовлетворить своего синьора, но не нарушить ход его мыслей.
Правда, в этом, как и во всем другом, пусть, прежде всего, он позаботится о том, чтобы не утомить своего синьора, пусть ожидает его милостей, но вовсе не стремится к ним открыто, если даже и не дождется их вовсе. Так поступают многие, настолько ревностно их жаждущие, что кажется, скорее умрут, чем не дождутся их. Если случится так, что они встретятся с любым проявлением немилости или, напротив, увидят, как привечают других, они впадают в такой гнев, что даже и не пытаются скрыть его.
Поэтому все смеются над ними, и часто случается так, что заставляют их синьора выказать милость первому встречному, просто чтобы досадить им. И в другом случае, если им оказывают большую милость, чем другим, они натуральным образом впадают в эйфорию. Кажется, что они не знают, что им делать со своими руками и ногами.
