Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

– Какое невероятно благодатное место! – поделился я своим восторгом с Виктором. – Какая удивительная святость!

Несколько лет спустя я узнал, что рядом, за железной старинной дверью с дырой от пушечного ядра, находится место, где стояла келья преподобного, в которой ему явилась Пресвятая Богородица. Чувство неизъяснимого счастья неспешно, словно подготавливая трепещущее сердце к главной встрече в жизни, начало овладевать моей душой, как будто она давно тосковала об этой встрече и ожидала ее. Это чувство становилось все больше и больше, не вмещаясь в сердце, пока из груди не вырвался возглас удивления: «Матерь Божия, как же велик Твой святой!» Кроткая животворящая благодать преподобного Сергия словно привязала мое сердце к вечному духовному единению с преподобным и Троице-Сергиевой Лаврой. Голоса певчих растворились в незримом веянии благодатной нежности, которая нескончаемо струилась от мощей святого угодника Божия. По моим щекам тихо катились слезы благодарности. Сердце плачем сообщало, что оно нашло свою земную родину – Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, и Небесную родину – преподобного Сергия, который до того стал родным и близким, словно был моим родным отцом. С той поры сердце мое стало принадлежать преподобному Сергию и, вместе с ним, его святой обители, не ведая, через какое горнило искушений ему еще предстояло пройти.

Душа, свободная по рождению, добровольно впадает в рабство похоти и гнева, уверяя себя, что они присущи ей с момента ее появления на свет. Сколько душ поддалось и поддается этим нелепым утверждениям, считая эти страсти «естественными». Но истинная свобода от похоти и гнева втайне живет в каждом сердце и говорит с ним неслышимым голосом совести, голосом, который не может заглушить никакой разврат и никакая злоба.

БОГООСТАВЛЕННОСТЬ

Где проходит граница добра и зла? Она проходит по совести каждого человека. То, что душа утрачивает чувство нравственности, свидетельствует о ее великом бедствии, о котором она даже не подозревает в своем падении. Любые мечтания начинаются с легких услаждений своими фантазиями. Если их не отсечь сразу, такие фантазии становятся со временем все более мерзостными и убийственными.

Когда чья-нибудь душа находит в молитве великое утешение, которое несравнимо ни с чем, она не может укрыть эту тайну в самой себе, незримо распространяя свет своей радости на все окружающее.

С годами у нас появилось много друзей и даже последователей молитвенной жизни. Среди них большинство были душанбинцы, другие на лето приезжали из Москвы, Питера, Прибалтики, Украины. Запомнился случай с одним верующим из нашего братства. Скромный семейный парень, работая завотделом в каком-то проектном институте и ревнуя о духовных подвигах, принял обет молчания, включая и время работы. Нам позвонила его встревоженная жена:

– Помогите, с Михаилом что-то случилось!

– А что такое?

– Представьте, молчит! Ладно дома, я уже привыкла! Но молчит и на работе… Ведь он же начальник!

Мы приехали в отдел. Заведующий отделом приветствовал нас кивком головы.

– Миша, хватит, прошу тебя! – обратился я к нему. – Обеты молчания не берут на работе!

– Эх вы, испортили мой обет! Всего один день оставался, пять дней молчал… – похвалился он.

– А как же сотрудники?

– Да никак! Сначала удивлялись, потом привыкли!

С самыми близкими из наших друзей мы совершали далекие походы с молитвами на привалах и ночевках, штурмуя высокие горные перевалы, которые мне довелось узнать еще во время работы на Пештове. Но самые заповедные места в горах мы исследовали вместе с верным Виктором. Нас все больше стали интересовать уединенные районы без дорог и кишлаков, чтобы там, в горах, устроить постоянную молитвенную базу. Мы пользовались в походах географическими советскими картами, но заметив, что они не совпадают с местностью и точность их весьма относительна, вскоре выбросили их и передвигались в горах полагаясь больше на чутье и горный навык.

В одно лето нас собралось в поход около десяти человек и по общей просьбе я повел всех в лесной заповедник. Нас порадовало уединенное ущелье, бывшее моим приютом несколько лет; мы ночевали в саду у старика Джамшеда, который снова освоил свой старый заброшенный участок у реки, доставшийся ему от деда. Затем мы по притокам реки ушли на хребет Хазрати-Шох и вышли к поселку Тавиль-Дора. Когда наш отряд ехал в Больджуан на попутных машинах, он растянулся по трассе на десяток километров.

Конечно, в большой компании всегда присутствовало больше веселья и шуток, чем молитв. Тем не менее, у всех на сердце было мирно и молитвенно в течение всего похода. Тишина и безмолвие гор незримо оказывали свое воздействие на наши души. Мы незаметно становились сосредоточеннее, глаза и ум отдыхали: глаза – от городской суеты, ум – от внутреннего кружения помыслов. Особенно хорошо мы почувствовали себя в черешневых садах Пештовы, где