Голые среди волков - Бруно Апиц
Повисла необычная тишина. Все слушали с напряженным вниманием.
– Скажи, вот ты отдал бы ребенка эсэсовцам? – спросил Кремер стоявшего поблизости Прибулу. Молодой поляк не ответил, но Кремер заметил гневный блеск в его глазах. – Вот видишь, как тяжело принимать решение о жизни и смерти!.. Думаешь, мне легко готовить этапы смертников? – Кремер повернулся ко всем: – Что же мне делать?.. Пойти к Клуттигу и заявить: «Я отказываюсь выполнить приказ. Расстреляй меня к чертовой матери!..» Как благородно, а?.. Вы наверняка поставили бы мне памятник… Но я отказываюсь от такой чести и посылаю людей на смерть, чтобы… спасти людей, которых иначе расстрелял бы Швааль! – Кремер всмотрелся в обращенные к нему лица. – Понимаете вы?.. Понять это, конечно, не так легко! И вообще все нелегко. Труден каждый шаг. Ибо теперь мы должны не просто принять решение! Мы не можем просто сделать выбор между жизнью и смертью! Если бы это было так, я сказал бы: «Хорошо, даешь оружие! Завтра начнем стрелять!» Ответьте мне: потому ли мы довели Пиппига до гибели, что спасали ребенка? Ответьте: должны ли мы были погубить малыша, чтобы спасти Пиппига?.. Ну, говорите! Кто даст верный ответ?
Кремер разволновался. Он хотел сказать еще многое, но говорить ему было все труднее, он начал помогать себе руками, но все-таки не находил нужных выражений и терялся все больше и больше.
Люди молчали. Казалось, будто Кремер снимал каждое из своих тяжелых слов с чаши весов и клал его в руки слушателям: возьмите и взвесьте сами! Эти слова отрезвили собравшихся. Обсуждение продолжалось организованнее, чем началось.
Вместе с руководителями групп члены ИЛКа разработали тактику на ближайшие дни. Предложение начать вооруженное сопротивление было отклонено как преждевременное. Обменявшись мнениями, пришли к выводу, что затишье на фронте долго не протянется и что дни фашистов в лагере сочтены. Как ни горько было отправлять еще тысячи на смерть, решили все же продолжать тактику задержек и пассивного сопротивления.
Пришел Брендель из внутрилагерной охраны и что-то зашептал Бохову; на лице того отразился живейший интерес.
– Товарищи! – воскликнул он. – Фронт снова двинулся! Только что получены достоверные сведения! К востоку от Мюльхаузена идут напряженные бои! Лангензальц и Эйзенах пали!
– Тихо! Не орите! Вы с ума сошли! – Кремер кинулся в гущу собравшихся, которые повскакали со скамей, и с трудом восстановил тишину.
На следующее утро Кремер получил новый приказ: в течение нескольких часов подготовить для отправки десять тысяч человек, за которыми должны последовать еще десять тысяч. На тот же день был назначен – отдельно – этап восьмисот советских военнопленных.
В казармах уже раздавались команды. Формировался конвой для больших этапов. Весть о падении Эйзенаха превратила спешное отступление в бегство. Тысячи заключенных уже давно приготовились к походу. Лагерь был весь в движении. В то время как Кремер при содействии блоковых старост и внутрилагерной охраны строил колонну первого этапа, а от казарм к лагерю уже маршировали взводы эсэсовцев, ИЛК собрался в семнадцатом блоке на спешное совещание.
Уход советских военнопленных означал потерю сильных групп Сопротивления. Все же ИДК решил, что военнопленные должны подчиниться приказу. Никто не сомневался, что наступление американцев развивается с каждым часом. Поэтому военнопленные в пути, как только обнаружат близость американских авангардов, постараются одолеть конвой и пробиться к союзникам. Членов групп Сопротивления можно снабдить холодным оружием и несколькими пистолетами. Бохову поручили доставить оружие. Это было решение биться насмерть. Богорский был полон решимости пойти на риск.
Члены ИЛКа разошлись так же поспешно, как собрались.
Французы, поляки, русские, немцы, голландцы, чехи, австрийцы, югославы, румыны, болгары, венгры и многие другие национальные группы должны были сегодня войти в состав этапа. Собравшиеся перед бараками люди суетились, шумели и кричали вперебой на всех языках.
И вдруг в эту лихорадочную суету ворвался вой сирены: воздушная тревога! Ликуя, все бросились назад в бараки. Выстроившиеся было эсэсовцы помчались в казармы. По аппельплацу пробежали шестнадцать человек санитарной команды. Райнебот крикнул им сквозь запертые ворота:
– Убирайтесь назад!
Санитары на миг остановились, потом повернули и побежали вниз по аппельплацу. Заключенные, прильнувшие к окнам бараков, сообщили:
– Санитарную команду больше не выпускают!
Кён велел своим людям возвращаться в лазарет, а сам свернул к канцелярии, рванул дверь в комнату Кремера и радостно закричал:
– Ура, ура! Охоте конец! – Хлопнув дверью, он бросился догонять своих.
За несколько минут в зоне и за зоной опустело. Вдали глухо громыхали разрывы. Стены бараков вздрагивали; заключенные, словно застигнутые грозой, прятались от нее под крышу. Со скатанным наискось одеялом, с кружкой и миской на веревочке, заменявшей пояс, с завязанным пакетом или картонкой под мышкой, каждый прислушивался, ожидая чуда. А что, если американцы ближе, чем можно было надеяться и предполагать? Откуда это буханье и раскаты? Из Эрфурта или уже из Веймара?..
В бетонных убежищах отсиживалось эсэсовское начальство – Швааль, Клуттиг, Вайзанг, Райнебот, Камлот и офицеры частей. Стрелковые ячейки и противоосколочные щели были забиты эсэсовцами. Заслышав гул разрывов, они невольно пригибались. Превосходящая сила держала их под железным гнетом.
Уже час сидели эсэсовцы молча, охваченные страхом, потом еще час. Когда наконец сирена провыла отбой, они повылезали в дикой спешке из-под земли, как испуганные муравьи. Раздались пронзительные свистки, командные выкрики. Снова начали строиться эсэсовские взводы. Швааль и его свита перебрались назад в административное здание. Райнебот поспешил в свой кабинет, и через минуту в громкоговорителе зазвучал его голос:
– Лагерный староста, ведите этап! Сейчас же ведите этап!
Во время тревоги тысячи заключенных клялись, что больше не покинут лагерь. Теперь, повинуясь властному приказу, они покорно потащились к воротам. Никто не вел счета – слишком велика была спешка. Кремер не мешал уходить всем, кто хотел.
– Удирайте, может, вам повезет!
Блокфюреры не появлялись, у них хватало дела на плацу, откуда они гнали толпу. За последней партией ворота захлопнулись.
Некоторые старосты, последовав за своими блоками, добровольно присоединились к этапу; оставшихся Кремер, когда окончился последний натиск, созвал в один из опустевших бараков.
– Сегодня должны уйти еще десять тысяч человек, – сообщил он. У него был очень утомленный вид. На лицах старост недавние потрясения тоже провели глубокие борозды.
– Можем ли мы это допустить?.. В состоянии ли мы оказать сопротивление?.. Кто знает, близко ли американцы? – раздавались голоса.
– Кто знает, – устало сказал Кремер. – Слушайте! Я больше не стану формировать этапы, так и знайте. Воздушная тревога подарила
