Голые среди волков - Бруно Апиц
От стойкости Гефеля и Кропинского, через преданность Пиппига, к самоотверженности этих трех простых людей тянулась нить, и чем больше за нее дергали, тем прочнее становилась вся сеть.
Так обстояло дело, а не иначе! Кремер будто глотнул свежего воздуха. Он протянул Цидковскому руку.
– Ну, старина, – добродушно пробурчал он, – ни пуха ни пера!
Цидковский и не сомневался в успехе.
В Малом лагере царила невообразимая суматоха. Толпами валили из бани новички. До прохода в проволочном ограждении их сопровождала внутрилагерная охрана. Те, кто не успел одеться, шли голые или в одних штанах, таща в охапке одежду. Многие несли в руках неуклюжие деревянные башмаки, шлепая босиком по гравию. Новичков принимали усталые, издерганные старосты блоков, которые не знали, как разместить эту массу в давно уже переполненных «конюшнях». А новоприбывшие, изнуренные многодневными пешими переходами и сбитые с толку хаосом непривычной обстановки, без вины становились причиной всеобщего раздражения. Их гоняли то туда, то сюда и всякий раз формировали из них новые группы.
Каждый староста стремился принять как можно меньше новичков, отчего в кишащей массе никак не мог установиться порядок, и Кремеру, когда он вернулся от Цидковского, пришлось действовать круто. Он распределил людей по блокам, не слушая протестов и не считаясь с перегрузкой помещений, – пусть старосты сами справляются.
Хлынувший поток новичков нужно было «рассредоточить» по каналам, чтобы избежать «наводнения». Ворча и ругаясь, старосты блоков вели навязанные им толпы в бараки, где начинались новые волнения, давка и галдеж. Каждая «конюшня» гудела и жужжала, как улей.
Наученные горьким опытом, «старожилы» спешили забраться в «гнезда» на трехъярусных нарах. Они лежали там, как приклеенные, и каждый яростно защищал свое место от нежеланного прибавления семейства. Среди вавилонского смешения языков, вопящих, взбудораженных людей дневальные казались немыми и глухими. Они энергично запихивали новых в стойла и на нары, тесня старых. Однако лишь немногим доставалось вожделенное лежачее место. Остальных просто втискивали в переполненный «вагон для скота». По грубому дощатому полу прыгали потревоженные блохи.
Клуттиг сам доставил арестованных в Веймар и передал местному гестапо. Райнебот нетерпеливо ждал возвращения помощника начальника лагеря и, когда тот прибыл, уединился с ним в своем кабинете. Там он вручил Клуттигу список, поданный Цвайлингом.
Клуттиг жадно прочитал его и вздохнул с облегчением.
– Ну, это уже кое-что! А имена те?
Райнебот воспринял сомнение как критику своих действий.
– Все, кто здесь назван, вероятные члены тайной организации. Так-то!.. Что, неясно?.. Сейчас не время для вопросов. – Он нервно зашагал по комнате. – Слышал последнюю сводку? Наступление на Кассель. А от Касселя до Эйзенаха рукой подать. Понимаешь, что это значит? – Райнебот сухо рассмеялся. – Будь доволен тем немногим, что я могу тебе предложить.
В словах Райнебота послышался упрек. Если уж он нервничает…
Клуттиг еще раз пробежал глазами список. Первым был Кремер. Далее следовали фамилии многих заключенных «старожилов», хорошо известных в лагере. Клуттиг поджал губы и задумался. Если хоть половина названных выбрана удачно, этого хватит, чтобы добраться до руководящего центра организации. В ближайшие дни положение на фронте решит судьбу лагеря!.. И вправду, для расспросов и проверок не оставалось времени. Нужно было действовать решительно.
Клуттиг аккуратно сложил драгоценный список и спрятал в карман. Губы разжались в злобной гримасе.
– Теперь мы насыплем нашему дипломату перцу под хвост! Если его и это не расшевелит, я в последнюю минуту сволоку его в суд чести! – Клуттиг, хихикая, плюхнулся на стул. – А неплохую сеть мы закинули, как ты считаешь? Гестаповские молодчики в Веймаре выжмут из арестованных, где ребенок, и найдут его, будь спокоен! Это обход с фланга. А это, – добавил он, похлопав по карману, в котором лежал список, – фронтальная атака. Однако, – он поглядел, моргая, на Райнебота, – что мы сделаем с ними?
Райнебот остановился.
– Отправим на тот свет! – ответил он раздраженно. – Что же еще? Или ты хочешь сперва отделить козлищ от агнцев? В каменоломню их – и расщелкать всю банду!
Клуттигу вдруг стало душно. Он вытянул шею из воротника. Райнебот заметил это движение.
– Опять испугался дипломата?.. Да, мой милый, сказав «а», надо сказать и «б». Я помогу тебе забросить невод, но вытаскивать его должен ты сам, это уж твое дело. В конце концов, помощник начальника лагеря ты, а не я.
Клуттиг напряженно думал, вперив в юнца невидящий взгляд. Наконец он кивнул:
– Хорошо! Ты прав. Это мое дело. – Он поднялся. – А Гефель? Как ты считаешь, нужен он нам еще? Пожалуй, с нас хватит и других.
– Подержи пока его и поляка! – посоветовал Райнебот. – Они от нас не уйдут. Пусть Мандрил еще немного поиграет с ними. Вдруг что-нибудь выдавит. Прикончить их можно и в последний день. Ведь они уже списаны…
Мужественное вмешательство Фёрсте спасло Гефеля от лихорадки. И хотя Мандрил держал пятую камеру на запоре, Фёрсте тихо, но решительно убеждал его, что для поддержания жизни умирающего, кроме мокрой тряпки, нужна еще пища, и каждый раз приносил Гефелю что-нибудь горячее. Как тень, уборщик проскальзывал в камеру, клал мокрую тряпку на пылающий лоб узника, вливал ему в рот согревающий напиток, а Мандрил в это время стоял в дверях.
Кропинский, сжавшись в углу, дивился чуду, совершавшемуся с его товарищем. Рассудив, что Гефелю надо дать оправиться настолько, чтобы он вновь стал «годным к использованию», Мандрил щадил его. Но как только заметил, что взгляд у Гефеля прояснился, он запретил всякую дальнейшую помощь.
Фёрсте лишили доступа в камеру. Но он успел оттащить Гефеля от порога смерти. По непонятной причине Мандрил оставил соломенный тюфяк в камере.
Как-то после ухода Мандрила Кропинский сидел, не шевелясь, в своем углу. Из страха он не решался приблизиться к Гефелю. Тот лежал, вытянувшись, с открытым ртом. Дыхания не было слышно. Но вот он сделал глотательное движение и прошептал:
– Мариан…
– Так?..
– Сколько времени… – Пальцы Гефеля скребли тюфяк, – сколько времени мы здесь?
В углу по-прежнему было тихо. Немного спустя оттуда донесся ответ:
– Пять день, брат…
Взор Гефеля был обращен к потолку, словно неподвижное пламя тихо горящей свечи.
– Пять дней…
Гефель заморгал, и огонек его взгляда заколебался, как от дуновения воздуха.
– Мариан…
– Так?
– Я… Ты слышишь, Мариан?
– Так.
– Я сказал… что-нибудь? – Гефель проглотил слюну.
– Не, брат…
– Совсем ничего?
– Не… Ты только кричать.
– Правда?..
– Так.
Гефель закрыл глаза.
– А ты?.. Что ты?
– Я тоже…
– Кричал?
– Так.
Тишина. Больше ничего не было сказано.
II
По аппельплацу бежал посыльный. Он искал Кремера и расспрашивал
