Голые среди волков - Бруно Апиц
Кремеру не хотелось спорить, однако он должен был проявить твердость, как бы это ни было мучительно для него самого. Поэтому он молча кивнул, протянул Гефелю руку и сказал примирительно:
– Я не стану больше с этим возиться, так и знай! Теперь все в твоих руках.
Он ушел.
Гефель мрачно смотрел ему вслед. «Теперь все в твоих руках!» Устало направился он в дальний угол склада. Мальчик сидел на шинели и забавлялся «цветной картинкой» – старой игральной картой, которую принес ему Кропинский.
Тот примостился здесь же на корточках. Увидев Гефеля, он с благодарностью взглянул на него. Гефель сдвинул шапку на затылок и провел рукой по лбу.
Ребенок уже привык к нему и улыбнулся. Но Гефель был необычно серьезен. Мельком взглянув поверх головки мальчика, он заговорил с Кропинским тоном, который ему самому показался чуждым:
– Ты отнесешь ребенка поляку.
Кропинский, казалось, не понял его, и Гефель резко добавил:
– Поляк сегодня уйдет с этапом.
Кропинский медленно поднялся.
– С этапом?
Гефель уже не мог совладать с охватившим его раздражением, ему хотелось как можно скорее поставить точку на этом деле.
– Что тут особенного? – накинулся он на Кропинского.
Кропинский машинально закивал головой. В этапе действительно не было ничего особенного. Но почему Гефель говорил с такой злобой?
– Куда этап? – спросил Кропинский.
Лицо Гефеля еще больше помрачнело, и он грубо ответил:
– Тебе какое дело? Делай, как сказано.
Глаза Кропинского широко раскрылись. Берген-Бельзен! С его губ уже готово было слететь слово протеста, но он промолчал и только смотрел с растерянной, безнадежной улыбкой в нахмуренное лицо Гефеля. А тот, боясь поддаться слабости, прикрикнул:
– Унеси ребенка, пока не пришел Цвайлинг, и…
Кропинский опустился на корточки, осторожно забрал у малыша «картинку», сложил ее вдвое и взял ребенка на руки. Когда он уже собрался идти, Гефель погладил мягкие волосики ребенка.
Лицо Кропинского просияло надеждой, он одобрительно закивал Гефелю, и в его голосе прозвучала мольба.
– Хорошо посмотри малютка! – нежно произнес он. – Такие красивые глазки, и малый носик, и малые ушки, и малые ручки… Все такое малое…
У Гефеля стеснило грудь. Как бы прощаясь, он нежно погладил ребенка по голове, медленно опустил руку, словно завешивая покровом лицо мальчика, и сказал протяжно:
– Да, да, маленький еврейский ребенок из Польши…
Кропинский оживился.
– Что значит ребенок из Польши? – сказал он, качая головой. – Дети есть на весь свет. Надо любить дети и защищать.
Измученный Гефель выругался:
– Черт побери! Да не могу я иначе! Кремер сказал мне… он требует, чтобы ребенка…
У Кропинского заблестели глаза, он решительно перебил Гефеля:
– Ты не слушай Кремер. Кремер крутой человек. Ты смотри на Красная армия. Идет все ближе, ближе, и американцы тоже. Что потом будет? Еще две недели, и фашисты все вон, и мы свободны… и малютка.
Гефель до боли стиснул зубы. Он уставился перед собой бессмысленным взглядом. Очнувшись наконец, он махнул рукой, словно отбрасывая все сомнения.
– Я передумал, – совершенно другим голосом сказал он. – Сейчас нельзя нести ребенка к поляку. Что он будет с ним делать? Когда отправляют этап, там черт знает что творится. Подожди часов до двух.
Кропинский облегченно вздохнул.
Тем временем Кремер отправился в лазарет. В одном из помещений его ждали шестнадцать человек, отобранные в команду. Они еще не знали, зачем их вызвали. Это должен был сообщить им Кремер. Он поспешно вошел в комнату и начал без обиняков:
– Товарищи, с нынешнего дня вы числитесь в санитарной команде.
Санитары с любопытством обступили его. Он знал их всех. Они были молодые, смелые, надежные товарищи и в лагере находились давно.
– Что это за штука – санитарная команда?
Кремер вкратце объяснил смысл ее назначения. В случае воздушного налета на лагерь их используют как санитаров в помощь эсэсовцам.
– Наверно, будем менять им штаны, когда они обделаются? – ехидно заметил один из санитаров под общий смех.
Собравшиеся с интересом выслушали Кремера, который сообщил, что их снабдят касками, противогазами, перевязочным материалом и разрешат выходить без охраны за наружную цепь постов.
– Ну и ну! – зашумели санитары. – Такого еще не бывало!
Кремер, усмехнувшись, кивнул:
– Видно, скоро конец.
– И начальнички занервничали, а? – сказал кто-то.
Кремер опять кивнул.
– Мне незачем подробно вам расписывать, сами поймете, что к чему. – Он оглядел всех и добавил: – Отобрали вас мы, а не начальство. Для них вы санитарная команда – и только. Понятно?
Он сделал паузу. Шестнадцать молодых людей смекнули, что речь идет о чем-то необычном, и, когда Кремер, понизив голос, заговорил еще более проникновенно, они сразу поняли, чего от них ждут.
– Хорошенько присматривайтесь. Вам придется бывать везде, так что обо всем, что заметите, сообщайте Эриху Кёну, он будет вашим командиром. Остальное я уже с ним обсудил.
Кён кивком подтвердил его слова.
– Послушайте! – Кремер снова оглядел санитаров.
– После этого я отведу вас к воротам, но вот еще что, товарищи…
Но тут Кремер вынужден был прерваться. В комнату вошел папа Бертхольд. Никто из присутствующих заключенных не счел необходимым вытянуться по стойке «смирно», как предписано. Бертхольд этого как будто и не ожидал. Он соскреб грязь со своих истоптанных сапог.
– У вас тут собрание, как я погляжу?
Его морщинистое лицо растянулось в ухмылке. Он прошёл в свой кабинет и снял пальто, но тут же вернулся и надел белый халат.
– И кто это? – спросил он, указывая на группу заключенных, обступивших Кремера.
– Новый отряд санитаров, штурмшарфюрер, – ответил Кремер в той же непринужденной манере.
– Санитаров? – пробормотал Бертхольд и набил трубку. – Опять что-то новенькое.
Посасывая трубку, которая плохо тянула, он приблизился к шестнадцати санитарам:
– Что ж, и Райхерт тоже в деле. Вечно он там, где что-то происходит.
Болтовня Бертхольда вызвала у Райхерта только ухмылку, а Кремер ее вовсе проигнорировал и снова обратился к шестнадцати санитарам.
В этом заключалась особенность конспирации. Бывший торговец сигарами не понимал двойного смысла в словах Кремера, зато его понимали остальные шестнадцать присутствующих.
– Комендатура возложила на вас особую задачу. Выполняйте работу хорошо, чтобы не к чему было придраться. Ясно?
Еще как ясно!
Бертхольд сосал трубку, слушал Кремера, словно тот оратор, и одобрительно кивал.
– Я несу за вас ответственность, – продолжил Кремер, – и требую строжайшего повиновения, военной дисциплины и соблюдения полной секретности. Никого в лагере не касается то, что вам поручено, ясно? Выполняйте, что я сказал…
– А что вы сказали?
– То, что мне приказал писарь, – ответил Кремер, и Бертхольд удовлетворенно причмокнул.
Райнебот встретил их надменной ухмылкой. Он вышел из своего кабинета, остановился перед
