Алексей Иванов - Ненастье

В тот вечер Герман с Дашей ужинали на крыше отеля над пляжем.

— Ты господину Зуфару не друг. И никакой ты не турист, — неожиданно сказала Даша. — Ты разведчик. Что ты здесь делаешь, Немец?

В отеле «Малабар Уайт Бич» было заведено включать на закате музыку релакс и зажигать огоньки в медных лампах с маслом гхи, расставленных на перилах веранды. С высоты крыши казалось, что солнце тихо погружается в пылающий океан, как в расплавленный металл, и тает в нём, растекаясь. Всё огромное пространство затопило жарким красным светом. Редкие пальмы, опустевшие шезлонги и бамбуковые зонты отбрасывали по багровому песку неимоверно длинные синие тени. У розового прибоя одинокий индус гулко и медленно бил какой‑то булавой в огромный расписной барабан.

— А правда, что откуда‑то отсюда начинается дорога с земли в рай? — спросил Герман. — Вроде как по ней прошёл Адам, когда его изгнали.

— Это Адамов мост, песчаная коса от Индии до Шри‑Ланки. Она на той стороне Индостана, где Бенгальский залив, в Пондишери.

— Всё равно где‑то здесь, — убеждённо сказал Герман.

Он уже поверил, что Таня будет жить на Малабаре — столько, сколько разрешит ей русский бог. А потом, сама того не заметив, она безмятежно перейдёт в рай, отсюда ведь близко, и разница почти неуловима.

— Что ты ищешь, Немец? — повторила Даша.

Не мог же он объяснить: «Я ищу счастливое место, где поселю свою несчастную жену. Такое место, где она, если что, сможет жить и без меня».

— Не будем об этом, Даш, — ответил Герман.

— Ты хочешь перебраться сюда?

— У меня ощущение, что сюда я не вернусь, — честно сказал он.

Герман не думал пропадать или погибать, он рассчитывал уехать из России вместе с Танюшей, но всё равно почему‑то никак не мог вообразить себя живущим в Индии. Ему казалось, что он никогда больше не увидит джунгли и пляжи Малабарского побережья. Ему придётся остаться в злой и равнодушной России как бы в заслоне — прикрывая эвакуацию Танюши.

Пламя заката столбом стояло над горизонтом, словно там, за мощным сферическим изгибом планеты, открылось огромное сопло и выбросило во вселенную хвост лучевого выхлопа: это ангелическое топливо любви сгорало в двигателе всемирного тяготения, который гнал планету по дуге орбиты.

— Сегодня, как стемнеет, я приду к тебе, Немец, — твёрдо сказала Даша. — Не вздумай запирать дверь.

— Ты знаешь, что такое дауншифтинг? — спросила Даша.

— Нет.

Даша, голая, лежала на руке Германа и прикрывала ладошкой глаза от яркого солнца, что жарило сквозь распахнутые двери лоджии. Она ощущала себя выпотрошенной рыбой, разваренной макарониной, рассыпанной на дрова поленницей. Герман был с ней не груб, а как‑то прямолинеен. Будто солдат, который спокойно и уверенно протирает и смазывает детали своего автомата, быстро собирает оружие и потом безжалостно строчит по врагам, убивая всех наповал. Даша была сразу и этим автоматом, и убитой наповал.

— Я тебе сейчас расскажу, — пообещала она.

Даша примерно выяснила для себя, кто такой этот Герман Неволин (она подкупила портье и посмотрела на ресепшен ксерокопию паспорта Германа: сорок два года, разведён и не женат, детей нет, прописка в Батуеве). Понятно, Герман — «афганец» и бывший бандит. Бабла, видно, он себе не нарубил, карьеру не сделал, вот и решил свалить в Индию жить в своё удовольствие.

— Дауншифтинг — такой особый образ жизни. Ещё не совсем в моде, но в Москве продвинутые люди уже в курсе. У кого есть какой‑нибудь небольшой доход, те уезжают в Индию. Образуют что‑то вроде общины, снимают себе бунгало в деревеньках на побережье и просто кайфуют, курят бамбук. Индия — дешёвая страна, на скромное существование здесь требуется куда меньше, чем в Москве. В общем, мечта «роллтон‑пипла». Тут, рядом с Падхбатти, у меня друзья вот так обосновались. Хочешь, сходим к ним и посмотрим?..

А Герман тоже кое‑что понял про Дашу. Она на Малабаре не случайно. Среди её друзей‑дауншифтеров, видимо, находится её любовник, к которому она и приехала на пару недель, но не захотела поселиться с ним в лачуге.

А теперь она не захотела и вообще встречаться с ним.

Герман уже составил себе достаточное представление о Винараямпуре и перестал таскать Дашу в город. Сейчас он жил с Дашей без всякого занятия: дышал воздухом Индийского океана, впитывал солнце, слушал свободный и просторный гул прибоя или сдавленные стоны Дашиного наслаждения.

Даша ничего не скрывала от него, но он ничего не спрашивал. Однажды Дашин любовник (его звали Роман, Ромча) позвонил, когда Герман и Даша занимались любовью на лоджии. Даша стояла в наклон, опираясь на перила; от пляжа её закрывал толстолапый лохматый саговник в кадке; телефон на шнурке висел у Даши на шее, как коровье ботало.

— Алё… — выдохнула Даша в трубку, не прекращая двигать задом в ритм с Германом. — Нет… Нельзя… Мне некогда. Ротик закрыли и молчим. Это моё дело… Когда надо будет, мама придёт и в блюдечко нальёт, понял?

Герман всё равно ничего у неё не спросил.

Он не забыл, с какой целью приехал к Шамсу. Конечно, он помнил о Танюше, о Пуговке, но не считал изменой те отношения, которые завязались у него с Дашей. Здесь рай, где любят всех женщин и кормят всех зверей. Здесь не бывает измен, потому что нет вражды. Герман вовсе не оправдывал себя такими мыслями — он не чувствовал за собой никакой вины.

А для Даши встреча с Германом стала возвращением молодости.

Даша Фиртель (а в девичестве — Соловьёва) знала и город Батуев, и даже «афганскую» группировку Лихолетова, так как в начале девяностых сама жила в Батуеве и работала на тамошнем телевидении в программе «За дело», в те времена — самой крутой в городе. В эфирах «Заделки» Даша называла себя Волконской. Ей тогда казалось, что это стильно. Стыдобища.

Даша надеялась, что после какого‑нибудь улётного сюжета её заметят и пригласят в Москву, и она рванёт из захолустья. Захват «афганцами» жилых домов «на Сцепе» показался Даше потенциальной сенсацией. В сюжете она соврала про «афганцев», но не раскаивалась. Компания сильных парней переживёт её ложь, а она, девчонка, боролась за своё будущее в одиночку.

Сюжет прогнали в федеральном эфире, и Дашу Волконскую, отважную и красивую, пригласили в столицу. В конце 1992 года Даша уехала из Батуева. Она была решительной, но здравомыслящей девушкой, трезво осознавала, чем платят за успех, и эта трезвость многое оправдывала.

Она попала на молодёжный столичный канал «Джуниор». Репортёры рыскали по Москве в поисках историй и в погоне за ньюсмейкерами, а Даша понимала: её работа — это шанс устроить свою личную судьбу. По заданию шеф‑редактора Даша познакомилась с Лёней Фиртелем, мелкой рыбой‑пилой большого распила. Лёня в Подольске основал какую‑то финансовую контору, предназначенную для прикрытия спекуляций, теневого оборота ценных бумаг, валютных обменов и отмыва налички. Ничего особенного: так зарабатывали многие умные мальчики с экономическим образованием. Через полгода — в 1994 — Даша вышла замуж за Лёню Фиртеля.

Ну и пусть Подольск, всё равно почти Москва. Лёня был хорошим человеком, хоть и безалаберным. Воображал себя акулищей, воротилой, мафиозным консильери. С ти‑ви Даша уволилась, в 1995‑м родила сына Сеню, в 1997‑м они с Лёней купили дом, а в 1998‑м, в дефолт, Лёня Фиртель погорел. Поддавшись панике, он, наверное, сбежал бы к брату в Хеврон, но Даша взялась за мужа железной рукой. Лёня продал руины своей конторы крепкому «Статус‑банку» и стал управляющим подольского филиала «Статуса», а для супруги учредил риелторскую фирму. В 2000 году Даша окончательно закрепостила Лёню дочкой Дафной, а в 2003‑м завела себе молодого любовника — Ромчу.

Даше было грустно осознавать, что ей уже под сорок, — боже, когда это случилось? Мужчины, особенно которые в возрасте, по‑прежнему ценили её зрелую красоту, но Даша сама теперь знала цену мужчинам. У нормальных, увы, уже всё решено, а погремушек ей не надо, хватает Лёни Фиртеля — впрочем, доброго малого даже при всех его корпоративных загулах и тайских секс‑турах, неумело замаскированных под собрания акционеров. Даша решила, что ей лучше самой прикормить какого‑нибудь резвого жеребчика.

Жеребчик нашёлся — Роман, веб‑дизайнер. Он был младше Даши на двенадцать лет. Даша познакомилась с ним, когда её фирма искала для него квартиросъёмщика. Ромча мечтал заниматься креативом, а бабки надеялся получать со сдачи московской хаты. Даша приплачивала Ромче под видом выгодной аренды. Её не смущало, что она даёт деньги мужчине. Ей хотелось полноты жизни. Она не покупала любовь — деньги просто сокращали путь, потому что поджимало время. И она никому не причиняла боли.

Ромча вообразил себя то ли Гогеном, то ли хиппи, и пожелал углубиться в свой внутренний мир в тропической обстановке. Он хотел бы творить в трусах на пляже, а связь с миром поддерживать через ноутбук. Ему, веб‑дизайнеру, вовсе нет нужды торчать в Москве с её пробками и смогом. Даша без вопросов организовала Ромче дауншифтинг, «прицепив» любовника к компании своих приятелей, и оплатила трансфер: перелёты, бунгало и прочие расходы, включая аквабайк и спайсы. Полгода Ромча жил в Индии, полгода — в России, а Даша прилетала к нему в Тривандрум. И вдруг — Герман.