Алексей Иванов - Ненастье

— Отвали! — рявкнул Герман, освобождаясь от Кощея.

— Х‑х‑хука!.. — просипел Кощей.

Но мотор «Урала» предательски умолк, и машина тупо встала на дороге. «Духи» продолжали обстрел, вокруг грузовика свистело и грохотало, камни и комья глины колотили по кабине. Герман впустую выжимал сцепление, дёргал рычаг скоростей, давил на кнопку запуска двигателя — всё напрасно.

— Кощей, мы заглохли! — крикнул Герман и поглядел на напарника.

Кощей умирал. Осколки мины посекли ему «броник» на правом боку, вошли под руку между рёбер, попали в шею и в голову. Кощей вытянул ноги, растопырил руки и трясся, с губ у него, как слюни, летели брызги крови.

— Кощей, ты чего?.. — обомлев, спросил Герман.

— Х‑хука… — повторил Кощей.

Герман понял, что он говорит «сука».

Что делать?!

Герман открыл дверь и высунулся осмотреться. Дорога, едва различимая в пыльном мареве, поворачивала к мосту, до него оставалось совсем немного. Последний грузовик — «зилок», который всё время маячил в зеркале заднего вида, — похоже, уже заезжал на швеллеры. Там, за рекой, — автоколонна, врач, защита, спасение. Кощея до своих можно донести на руках.

Герман торопливо спрыгнул на дорогу — грунт хрустнул под толстыми подошвами ботинок. А Кощей тихо, будто надломленное деревце, лёг боком на водительское место. Герман уцепил Кощея за наплечники «броника» и потянул из кабины. Кощей волочился как длинный мешок.

Герман подхватил его под мышки, пачкаясь в липкой крови. Безвольные тяжёлые ноги Кощея грохнули о подножку кабины, потом со стуком упали на дорогу. Герман осторожно уложил напарника на землю рядом с огромным рубчатым колесом «Урала»: оно было всё в засохшей грязи, а в прорези протектора набился гравий. Кощей крупно задрожал, глядя в марлевое от пыли афганское небо, и затих. В это мгновение Немцу показалось, что где‑то в воздухе рядом с ним открылась и закрылась огромная невидимая дверь.

Немец на коленях стоял перед умершим Кощеем, чувствовал коленями острые камешки и от этого как‑то особенно внятно осознавал, что он‑то — жив, жив, и сам себе талдычил, как сумасшедший: «Не меня! Не меня!..»

Глава пятая

Прапорщик Серёга Лихолетов видел, как была подбита БМП, на которой ехал его расчёт. Если бы сапёры сидели в десантном отсеке, их бы размазало по стенкам, точно масло по бутерброду. Серёга сразу вспомнил, что название «БМП» солдаты ехидно расшифровывали как «братская могила пехоты»…

Лихолетов растянулся на дороге поперёк колеи. Рядом вдоль обочины залегли, готовые стрелять по кишлаку, бойцы с его бронемашины — четверо сапёров и двое рядовых боевого охранения. Неподалёку, будто брошенный, стоял грузовик с клокочущим мотором. Серёга приподнялся на локтях, оглядываясь; его чёрно‑радужные очки‑«хамелеоны» яростно запылали от солнца. Пальцем подцепив на шее тесёмку, Лихолетов вытянул из воротника ХБ тренерский свисток, свистнул, привлекая внимание, и закричал:

— Бойцы, угроза справа! Басмачи в скалах, а не в кишлаке!

Лихолетов имел неплохой опыт боестолкновений и усвоил правило: на своих надо смотреть глазами врага, тогда будет проще уцелеть. Вот и сейчас стало ясно: долина — идеальная западня. В развалинах кишлака сидела засада, которая остановила колонну. Под скалами наверняка оборудованы огневые позиции, откуда вся дорога от кишлака до моста — в пределах дальности поражения из РПГ, ручного гранатомёта. БМП развернулись на кишлак — на приманку из пулемётчиков — и подставили под обстрел гранатами свои тылы и борта с тонкой бронёй. А мост — «бутылочное горлышко» этой долины; если «духи» его закупорят, то легко устроят на дороге форменную бойню.

Серёга приподнял очки, разглядывая скалы. Что там за тёмные дыры у подножия?.. Пещеры?.. Басмачи любят пещеры… Внезапно эти норы одна за другой изнутри начали озаряться вспышками — выхлопами из патрубков РПГ. Синие дымки взвились на трассе полёта гранат. А потом дорогу с грохотом обсадило пыльными и огненными кочанами разрывов.

— Ёптыть! — прошептал Серёга, засвистел в свисток и крикнул: — Всем прижаться и лежать! «Бородатым» не отвечать! Слушать мои приказы!

Серёга понимал, что бойцы могли испугаться или растеряться, и потому им следовало напомнить, что они ещё на этом свете, а не на том, и приказы им пока что отдают не архангелы, а командиры советский армии.

Уцелевшая БМП с рокотом выкрутила башню пушкой назад и принялась лупить по пещерам в скорострельном режиме. Дальние утёсы окутала пыль. На затылке башни БМП несколько раз хлопнуло, и вслед за снарядами под скалы улетели дымовые гранаты. Затем бронемашина взревела двигателем, развернулась на пятачке и покатилась, чтобы прикрыть корпусом подбитую БМП, на которой стрелок и водитель, оба в шлемофонах и чёрных комбезах, вытаскивали из башенного люка своего командира с окровавленным лицом.

Бронемашина смяла гусеницами булыжную гряду обочины — и там сразу рвануло. Огненная пружина подкинула БМП, раздирая днище, срезала два катка, а ударная волна из отсека распахнула люки на крыше и десантные двери в корме. Бронемашина грузно клюнула широким рылом и застыла рядом с первой БМП, тоже подбитая. Её двигатель достучал по инерции и замолк. Фугас жахнул прямо под моторным отделением, и экипаж БМП, если выжил, был контужен и без сознания.

— Твою мать… — тихо сказал кто‑то рядом с Лихолетовым.

Обочины афганских дорог были просто валами из камней — их отгребали в сторону бульдозерами, чтобы не мешали арбам и «барбухайкам». В эти валы «духи» прятали мины. Сапёры даже не обследовали горы булыжников — слишком хлопотно. Существовало правило: двигаться только по колеям.

В первую очередь Лихолетов подумал о том, что оба офицера из БМП выведены из строя, значит, командовать на этом участке должен он, старший по званию среди дееспособных бойцов. В себе Серёга ничуть не сомневался.

Итак, что делать? Он осмотрелся. Грузовики уползали к мосту, чтобы укрыться на правом берегу. Бронемашины — в ауте. Без их поддержки бойцы не подавят огневые точки «духов». Значит, надо подобрать раненых возле БМП и тоже отходить за мост. Сейчас Серёга очень нравился себе: он чётко оценивал ситуацию и определял цели. Вообще он считал себя прирождённым лидером и потому был доволен стечением обстоятельств, воодушевлён предстоящим делом. Он сунул в зубы свисток и снова засвистел.

— Так, мужики, — сказал он. — Я командир. Ставлю задачу. Мы скрытно перемещаемся к БМП, подбираем только «трёхсотых» и вдоль речки отходим к мосту. Огонь по «зверям» разрешаю с ближней дистанции. Приказ ясен?

Бойцы лежали на дороге и глядели на Лихолетова.

— Да всё тут ясно, давай мотать отсюда нахер, — злобно ответил рядовой Рамиль Шамсутдинов по прозвищу Шамс.

Шамс и второй рядовой — Ваня Дедусенко по прозвищу Дуська — были из боевого охранения, которым командовал Лихолетов. Остальные четверо — сапёры. Как у них кого зовут, Лихолетов не знал. Плюс собака.

— Воины, ура, за родину вперёд ракообразно! — скомандовал Лихолетов, ловко вскочил на ноги и, пригибаясь, побежал к кишлаку.

В дыму под скалами мелькали вспышки выстрелов: «духи» ожесточённо бомбили уходящую автоколонну и не обращали внимание на подбитые БМП. До бронемашин Серёгиным бойцам было метров двести, но это лишь на кроссе двести метров казались плёвым расстоянием, которое преодолевали за секунды. На войне метры и секунды превращались в огромные величины, сопоставимые с жизнью и смертью. Бежать в наклон было трудно: разгрузка‑«лифчик», утыканная автоматными рожками, не давала согнуться, нижний край «броника» упирался в ноги, каска съезжала на глаза. Серёга слышал за собой тяжёлый хрип солдат, грубый топот солдатских берцев и сапог. Серёгу весело обогнала спущенная с поводка собака сапёра‑вожатого.

Все, кто уцелел при гибели головной бронегруппы, собрались между подбитых бронемашин. Стрелок и водитель из экипажа первой БМП, оба в чёрных комбинезонах, и один из сапёров сидели на дороге, привалившись к каткам, и курили. Контуженый командир БМП и раненый сапёр лежали прямо в колеях без сознания. Под зубчатое колесо бронемашины втиснулся, скорчившись, боец охранения: он выл и стучал по земле культей, обмотанной тряпками и ремнём, — крупнокалиберной пулей ему отсекло руку ниже локтя. Культя была в жирной грязи — кровь замешалась с пылью в бурое тесто.

Серёгины бойцы, выложившись в броске, обессиленно валились на дорогу рядом с ранеными. Лихолетов опустился возле подвывающего бойца и сразу принялся рыться в подсумках, разыскивая пластмассовую коробку с походной аптечкой. Попутно он спросил у парней из экипажа БМП:

— Слушайте, джигиты, в ауле кто‑то был, кроме пианистов с роялями?

Из оранжевой аптечной коробочки Серёга бережно вынул шприц‑тюбик с промедолом, сдёрнул колпачок и воткнул иглу через штаны в бедро бойцу, потерявшему руку. Промедол — наркотик, который кололи, чтобы раненый солдат не умер на поле боя от болевого шока и дотянул до врачебной помощи.