Под стук копыт - Владимир Романович Козин
С моря тянулся соленый ветерок, катились озаренные волны, берег был пуст.
Десятник звонил вторично.
Из кают показывались военморы. Они были измяты и, стоя в дверях, лениво чесали грудь. Некоторые, зевая, отпускали по адресу десятника непристойные шуточки. Из-за спин военморов выныривали девчата — простоволосые, босые, часто в одной торопливо натянутой юбке — и закрывались руками.
Те, кто до зари успел спровадить своих, гоготом встречали заспавшихся и норовили хлопнуть их по голой спине. Девчата огрызались, иногда в поспешности бегства теряли юбки. Тогда наступало веселье, берег оживал, хохот и свист заглушали прибой.
Буфер звонил в третий раз.
Ругая небо и десятников, военморы шли умываться к морю. Заря становилась смелой, выкатывалось обнаженное солнце.
Десятники в клешах, как колокол, размеренной поступью направлялись к каморкам. Это были отборные моряки, походившие на битюгов. Они получали добрый паек и красное вино, присылаемое из Баку против малярии заботливым Стрельцовым. Десятники шли по каютам и вытаскивали всех, кто сопел на койке после третьего звона. Иной раз десятника поджидал ловкий удар голой ногой. Тогда он осторожно брал полуголого военмора в охапку и, обливаемый с ног до головы матерной яростью, пес его в море купаться. Волна по утрам была прохладная, бодрящая.
К огороду вела песчаная дорога. Песок по утрам свеж и ласкал босые ноги. Лопаты и тяпки сверкали солнцем. Девчата затягивали визгливые песни. Визг уносился за обветренные дюны, в зеленое море. На огороде, споря и ругаясь, начинали работать.
Утро стояло над морем. Воздух был чист. Работать тяпкой не трудно. Но не веселит земля тех, чьи ноги привыкли к палубе. Напрасно лаялись десятники: чуть солнце подымалось над морем и наступала первая жара, военморы бросали лопаты, принимались крутить девчат. Над торжественной землей и неоконченными грядками несся девичий хохот. Под высоким небом, меж глыб земли и отчетливых форменок с воротниками цвета морской волны, взлетали подолы и сверкали голые икры.
Десятники смущенно чесали бычьи шеи и посылали к такой-то матери весь этот чертов огород.
Никто толком не знал, как сажать овощи в землю, которая без полива ничего не давала. Обращались к агроному.
В огородных делах Козорезов понимал не больше огородного чучела, в виноградниках тоже. Он запоем читал брошюры, давал общие советы, предпочитая помалкивать и делать вид, что знает больше, чем говорит.
Козорезов был студентом агрономического факультета одну зиму. Бродячая жизнь солдата не позволила ему собирать и возить с собой излюбленные книги, — его сельскохозяйственные знания были случайны и сомнительны. Военморы называли его "профессором кислых щей" или "кобыльим профессором".
Если бы не смекалка Резникова и не счастливая случайность, ничего из садо-огородного хозяйства не получилось. Счастье пришло вместе с голубоглазым, бледным мужичком, подкрашенным рыжей бородкой. Тихоня мужичок был льстив и ломал перед Резниковым шапку.
Павел Резников столкнулся с ним в Дербенте и привез как находку в хозяйство вместе с двумя его дочками и чесоточными верблюдами. Маруська и Любка в ту же ночь познали сладость мужского шепота в кустах и обольстительную матросскую хватку. Мужичок же научил военморов сложному огородному ковырянию и рытью оросительных канав. Стали сажать помидоры, лук и чеснок, свеклу, морковь, картошку, капусту, дыни.
На огороде цвели и лопались такие горячие словечки, что рыжий мужичок только стыдливо вздыхал и незаметно крестился. Но словечек было много, и мужичку креститься скоро надоело.
Девчата встречали матросскую словесность покровительственным хохотом. Все знали друг друга, в кустах и на койках все породнились меж собой.
В середине лета на капусту напала совка. Белый червь сделал листья прозрачными и бесполезными, весь капустник стал дырявым. Утром и вечером Петр Козорезов таскался по огороду с опрыскивателем за спиной и проклинал всех капустных червей.
Обед военморов по тому пайково-безжировому времени стал довольно богат. Обыкновенно ели селедку залом, такую жирную, что селедочный жир растекался по столу, — рыбу получали на ближайших промыслах в обмен на плоды огорода. Пресный красный суп из помидоров, заправленный растительным маслом, съедали с великим количеством чеснока. И стакан вина или винограда вволю, из мешка.
После вечернего звона, потные и грязные, шли к морю — купаться. Грубый мужской хохот, счастливые вскрики и визгливый смех девчат переплетались с шумом прибоя. Купались долго, до черного неба и ярких звезд.
Павел Резников отобрал часть военморов и уехал с ними в горы, на покос. На втором этаже администрации Козорезов остался один. Военморы менялись, как волны, новых приучать к лопате было не просто.
Козорезов подседлал строевого коня, старой выучки, умевшего ходить в ногу с музыкой, и поехал на огород. Десятники ушли за виноградом — свой был невкусный, крали соседний. Военморы сидели на грядках и рассказывали соленые анекдоты. Не слезая с коня, Козорезов послушал, потом спросил:
— Почему никто не работает?
— Ты, агроном, салага! Ни хрена не знаешь, а делаешь вид! Слезь с седла да сам поработай! — разом закричали все.
Матросы вскочили и с возбуждением начали требовать отпустить их на неделю в Баку. Козорезов отказал, а отказав — оглянулся: его окружили. Длинноногий анекдотчик поднял руку, потянулся к поводу. Кто-то спокойно сказал:
— Слезай, сволочь!
Козорезов понял: если не согласится, будут бить. Он не видел ни огорода, ни зелени сада, ни моря — только несколько пар нацелившихся глаз и протянутые руки.
— Расступись! — вдруг крикнул Козорезов и ударил копя каблуками.
Копь поднялся на дыбы и вынес его на дорогу. Был полдень. С коня стекал прозрачный пот. Дальние бугры приближались, подымаясь к небу, тропа следов вилась у их подножия.
Козорезов стал ездить по хозяйству с десятником Иваном Дудкиным. Матрос с Черного моря, огромная туша, с трудом затянутая в клеш и тельняшку, был горяч и ходил с наганом. Военморы его боялись.
Вскоре десятник погиб.
В выходной день, после обеда, Козорезов и Дудкин сидели на втором этаже у мешка с виноградом.
В дверь постучали. Козорезов встал.
Дудкин пересел на его табурет, чтобы забавляться виноградом было удобнее.
Вошли три военмора.
— Отпусти нас в Баку по делам, — сказал Козорезову старший, со свернутым на сторону носом.
— Здесь тоже дела.
— Здесь мы уже наделали делов! Нам доктор-батюшка нужен.
— Зачем?
— Развели заразу — да зачем?
Раздался выстрел. Козорезов оглянулся: табурет, с которого он встал, был опрокинут. Дудкин лежал на винограде — мертвый. Козорезов бросился к десятнику. Крови было не много. Пуля прошла через пол, меж колен, пробила насквозь лоб и влипла в потолок. Внизу, на складе,
