Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
— Зачем?
— Ну, к Абрамсону. Купить кое-что из платья.
— Жениться собрался?
— Разве только для женитьбы одежа нужна?
«Абрамсон и К°» — самый шикарный магазин в городе. Петериса у входа встретил молодой рыжий еврей:
— Что господину угодно?
— Костюм, — буркнул Петерис.
— На какой сезон? Летний? Зимний?
— Ну! И на зимний, и на летний.
— Подешевле, подороже?
— Не шибко дорогой. Но чтоб хороший.
Рыжий длинным шестом достал из-под потолка серый в полоску костюм.
— Примерим этот!
Пиджак в плечах оказался узок и не очень понравился Петерису, в полосатой одеже он смахивал на арестанта.
— А этот сколько стоит? — ткнул Петерис пальцем в красивый тонкого сукна костюм, висевший внизу.
— Господин будет этот купить?
— А то зачем бы спрашивал?
— Три тысячи восемьсот пятьдесят.
— Чего так дорого?
— А что вы хотите? Лучшая английская материя.
Костюм сидел хорошо, и Петерис выторговал его за три тысячи семьсот.
— В таком костюме без пальто пойти не будете.
Петерис купил летнее пальто — оно было дешевле зимнего. Еврей становился все разговорчивее.
— Хозяин жениться собирается?
Петерис не счел нужным ответить. Черт возьми, чего с этой женитьбой все пристают, словно он сам не знает, что делает? Петерис сердито посмотрел на продавца, но еврей не обиделся и продолжал обслуживать Петериса, как самого близкого друга.
Петерис еще купил хорошую рубашку, галстук, белое шелковое кашне, коричневые туфли и полированную трость. Зонтик, стоивший втрое дороже трости, по мнению Петериса, бесполезный хлам.
— Сколько мне все это стоить будет?
Еврей достал из-за уха карандаш и подсчитал.
— Восемь тысяч пятьсот.
Петериса пот прошиб. За такие деньги полторы коровы купить можно!
— Нет, тогда не возьму! Ни шляпу, ни клюку эту, ни…
Подошел сам Абрамсон. Положил руку Петерису на плечо и принялся по-отечески поучать:
— Погодите, погодите! От того, как человек одетый, зависит все. Будет носить старый, грязный костюм, никогда счастливый не будет. Поверьте мне! Если хотите быть человек, то должны выглядеть, как господин! Вам это сто раз будет окупиться. Вы потом мне спасибо сказать будете.
Шеф так долго объяснял, насколько необходима каждая выбранная вещь, постепенно уступая по половине и даже целой сотне, пока покупатель не соглашался. Абрамсон велел завернуть покупки и на прощание сердечно пожал Петерису руку.
Оставив на прилавке восемь тысяч рублей старыми деньгами, или же сто шестьдесят латов новыми, Петерис вышел из магазина, ощущая себя совсем другим человеком.
С тех пор как Алиса послала в чужие края письмо со своей фотографией, рана, нывшая при мысли о Юрисе и Ольге, о позорном бегстве из «Лиекужей», постепенно затянулась. Продолжали, правда, грызть мелкие сомнения из-за того, что она откликнулась на письма совершенно чужого человека. Однако Жанис Квиеситис был так далеко отсюда, что о нем можно было навообразить все что угодно. И чем больше Алиса думала о нем, тем возможнее казалась дружба между ними.
На прошлой неделе Алиса видела Юриса, ехавшего с мельницы. Белый от мучной пыли, он сидел на мешках боком и курил. Стоявшую у аптечных дверей Алису он не заметил.
Однажды вечером к Алисе зашла Эльвира. Подруги встречались почти каждый второй день, но Алиса кинулась Эльвире на шею.
— Что это на тебя нашло?
— Обрадовалась гостье.
Поболтав немного о том о сем, Эльвира вдруг спросила:
— Скажи откровенно: тебе нравится мой брат?
— Петерис?
— У меня другого брата нет.
— Если честно, то…
— Не нравится?
— Слишком уж он серьезный.
— Мужчина и должен быть серьезным.
— Такой неразговорчивый.
— Мужчина и не должен быть болтливым.
Только теперь Алиса поняла: случилось то, чего она опасалась. Она еще в «Лиекужах» догадывалась, что Петерис неравнодушен к ней, его присутствие всегда смущало, и не потому, что он как старший работник иной раз распоряжался батрачками. При Петерисе она испытывала неловкость, потому, верно, что у него слова не слетали с языка, будто их кто-то держал, не хотел выпускать. И смех у него не звонкий, словно на обрезанных крыльях. А тот, кто сидел внутри Петериса и скупился на слова и смех, казался несчастным и печальным, будто просил о помощи и жалости. Все это резко контрастировало с огромной физической силой Петериса, даже немного пугавшей Алису, с его сноровкой в работе, спорыми движениями и со вспышками гнева, когда артачилась лошадь или перечил работник. В такие минуты казалось, что Петерисом управляет невидимый хозяин, то безжалостный и суровый, то печальный и просящий о помощи.
— У Петериса было трудное детство, — объясняла Эльвира. — Рос сиротой, с шести лет сам зарабатывал себе на хлеб. И вырос порядочным человеком. Честным. Работящим.
— Я ничего плохого о нем сказать не могу. Только… — Алиса замолчала.
— Петериса надо понять. Он душевный и добрый человек. Только привык скрывать свои радости и беды. Знаешь, Петерис никогда в жизни не видал ласки. А ведь каждый из нас жаждет ласковой улыбки, теплого слова.
Алиса теребила угол скатерти.
Эльвира подождала, чтобы Алиса посмотрела ей в глаза, и затем каким-то чужим, непривычным голосом, словно о чем-то роковом, проговорила:
— Ты серьезно нравишься Петерису.
И Алиса поняла, почему ее пугали улыбки Петериса. Он обычно был мрачен, хмур, но при ней его строгость и мужская суровость исчезали, и Алисе казалось, что это улыбается тот самый несчастный и печальный человек, который сидит в Петерисе и просит о сострадании. Непонятно почему, но не хотелось отвечать на его улыбки. Только когда Петерис запрягал ей лошадь или помогал
