Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев
Однако свободного доступа на склад оказалось мало. Чтобы получать от него радость, потребовались деньги, и немалые. Главный инженер комбината зарабатывал совсем не плохо, но если то, что собирается по ложке, тратится плошками, не хватит никаких денег. Эта крайняя нуждишка стала причиной новых ссор, все более бурных и частых. Один из таких скандалов только недавно потряс стены дома Жараса.
У Жараса скончался дядя. В городской газете появилось небольшое соболезнование, набранное петитом. Собственно, горе для Жараса небольшое, но сочувствующих вдруг оказалось очень много, каждый считал своим долгом навестить убитого горем родственника именно в его доме. Это не считая тех, кто останавливал его на улице и в коридорах комбината. Были и другие, которые по разным причинам считали себя близкими ему. Так прошел день, второй. Без угощения никого не отпустишь. Надо отдать должное Тан-Шолпан — стол ее всегда был готов для встречи гостей.
Гром грянул на третий день. Засверкала молния. Ударил град.
— Эй, любвеобильный господин, столь подверженный родственным привязанностям! Не пора ли зарабатывать деньги? Или ты думаешь питаться своим горем и упиваться им? Доставай деньги! Спрашиваешь, зачем они? Так не бойся, я их своим родичам не собираюсь отправлять. На твоих же родственников потрачу, которые придут соболезнование выразить.
— Больше никто уж не придет. Да если и придет, им ничего не нужно. Зайдут и выйдут, не станут рассиживаться за дастарханом до рассвета.
— Ой-бай! Да в своем ли ты уме? Или ты ослеп? Сам же видел, что не только еду, но и водку подобрали не торопясь. Тебе-то все равно, наоборот, даже посочувствуют и пожалеют, если стол не будет накрыт, а про меня примутся злословить: дескать, жена у Жараса ведьма, у нее зимой снега не выпросишь, и мужа держит в черном теле… В общем где хочешь и как хочешь, но деньги мне, дорогой, ты найдешь.
— Дорогая, — в тон ей отозвался закипающий Жарас, — я не знаю, где хранятся клады, и не умею печатать фальшивых денег. Где же я тебе их откопаю? Рожу, что ли? — Черная кровь бросилась ему в лицо, высветлив глаза.
— Ах, вот как?! Зачем же ты в таком случае велел дать некролог в газете?
— Я ничего не давал! Это они сами…
— Сами? Кто это сами? Другие? А откуда им знать имя-фамилию твоего почтенного дядюшки? Вообще откуда известно им самим стало о его смерти? Или ты в анкете своей и его упомянул?
Форточка на кухне была открыта, и Жарасу стало неловко при мысли, что кто-нибудь из соседей во дворе услышит их милую перебранку, поэтому он прошел в столовую и тяжело опустился на диван. Раньше говорили, что в доме, где лишь один день была ссора, сорок дней не будет покоя. А у них скандалы становятся нормой. Что же будет дальше?
Четыре стены дома укрыты дорогими, красивыми коврами, пол не виден из-под толстого паласа, но нет уюта в доме, нет мира, нет главного, что делает дом теплым. Мертвые вещи, словно побитые инеем. Невеселые вещи. Будто ударил мороз в жаркий июльский полдень, задул студеный ветер и погубил все живое и зеленое. На ковровом ворсе тоже дыхание зимы…
«О аллах! Если дать волю этой тряпичнице, она и на потолок ковер приколотит!» — с досадой подумал Жарас, поднимая глаза к потолку. Там висела роскошная, тысячерублевая люстра из звонкого и прозрачного хрусталя. Каждая грань по-своему преломляла свет, и казалось, будто звездочки далекие мерцают в молочном космическом тумане, синие, зеленые, алые, желтые, но холодным было их свечение.
В городе еще не было ни комиссионного магазина, ни барахолки, поэтому Тан-Шолпан избавлялась от почти новых, но вышедших из моды вещей через универмаг. Сначала делать это было неудобно, но потом стало привычным занятием.
Раньше у дверей универмага прохаживался толстый тулуп с невзрачным ружьишком за плечами, а в тулупе том прятался от ночного страха тщедушный старичок. В последнее время сторожа того что-то не видать. Конечно, сократили старичка не потому, что полностью вывелись воры и мошенники, а потому, что совершенней стала техника сигнализации. О том, что по ночам в магазине полной хозяйкой оставалась огромная овчарка, знали даже не все работники магазина. Рано утром в универмаг заходил участковый милиционер и уводил собаку. Однажды, придя, как обычно, в универмаг, участковый и представитель магазина увидели, что овчарка лежит на ворохе дорогих платьев, сорванных с вешалок. В ужасе схватившись за голову, работник магазина бросился к испорченным товарам, но когда проверили их, то сперва облегченно вздохнул: не их ассортимент. Но тут же встревожился: откуда взялись эти платья, если в продаже их быть не могло?
Оказалось, что собака почуяла чужой запах и извлекла эти платья из тайничка, словно знала, что дело здесь нечисто. Улеглась на них и принялась крепко охранять, выполняя свой долг. А того, что платья приведены в совершеннейшую негодность, ей было не понять.
Следователь стал допрашивать продавщиц. Одна из них, припертая к стенке, расплакалась и созналась во всем. Какая корысть продавцу брать на себя чужие грехи, когда и своих хватает. Она и назвала имя Тан-Шолпан.
Вот откуда появилась красная веревочка, закрывающая отдел, и разговоры за ширмой.
Нариман купил бритву и небрежно сунул ее в карман. Он слышал раздраженный и злой голос Тан-Шолпан, видел ее отражение в зеркале, и волнение в нем постепенно гасло. Он не отводил взгляда от той ширмы, а сам все отступал, сталкиваясь с потоком покупателей, и постепенно очутился на первом этаже.
* * *
С той встречи прошло около месяца. Возвращаясь из Шуглы, где было собрание, Нариман у самого моста через Сунге вспомнил старика Ахана. Он дал знак шоферу остановиться.
— Серик, ты, кажется, из этих мест? Знаешь, где дом человека по имени Ахан?
— Конечно! Кто Ахана не знает? Знаю, — ответил Серик.
— Если так, то заворачивай к нему.
За весь месяц он впервые вспомнил о старике. Нартасский зной высушил мозги так, что он забыл обо всем. Не только Ахана, которого видел всего раз, но и родную мать, живущую совсем рядом, нет возможности проведать. А ведь если что-нибудь случится с ним в этой горячке, то есть на свете только один человек, который умрет сразу после него, — мать. Никто не знает, что ждет его впереди. Автомобильная катастрофа, авария на карьере — все может случиться. Мир не содрогнется, но погаснет свет в глазах матери… Прочь эти мрачные мысли!
Газик промчался по тихой улице колхоза и стал осторожно
