Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

– Да его надо на кусочки за такое порезать, – твердила она, смахивая слезы и всхлипывая.

– Что чеченцы и обещали, – невозмутимо подтвердил Нико.

– Какая же она гадина, эта осетинка, – морщила губы яя София.

– А красавицы почти всегда такие, – опять невозмутимо резюмировал рассказчик.

– Свет, свет, какие дела делаются на белом свете и Бога не боятся, – все поднимала к небу глаза Роконоца.

Николай Прокопиди вообще мастер был рассказывать подобные истории. Откуда только он их брал? – неизвестно. Дед Самсон, завидев молодца, сразу же оживлялся, знал, сейчас будет новая интересная повесть, которую он еще не слышал.

– Ну, – говорил он, – рассказывай, что нового на белом свете?

Польщенный вниманием уважаемого старика, Нико старался. По ходу действия не забывал и про себя что-нибудь доложить. Оказывается, он поработал и на почетном месте: складе артели «Призыв Стаханова» бухгалтером, где зарплату выплачивали раз в три месяца, но зато в полном объеме. Николай Иванович Прокопиди, к своим двадцати пяти годам стал завидным женихом: ходил по выходным в хорошем костюме, в хромовых сапогах. Посватался к Марии Ксенексолце, но она ему отказала. Потому как он ей показался пустым: слишком разговорчивым и много о себе распространявшимся, о чем она ему прозрачно и намекнула. Бедный Нико надолго утратил желание что-то о себе рассказывать. Но вскоре пришел в себя и женился на своей соседке, симпатичной чернявой хохотушке – Заманиди Фросе.

* * *

Алексис всех покорил своим обаянием. Ирини ловила себя на том, что тоже смотрела на него восторженными глазами. Но не ругала себя за это: брат же, чего не смотреть, если он того заслуживает. В те редкие разы, когда они могли немного поговорить только вдвоем, они быстро выкладывали свои мысли и даже секреты и все радостно посматривали друг на друга, как если б потерялись, и вдруг нежданно нашлись. Так, в общем – то, оно и было.

– Я так и знал, что ты уже замужем и у тебя ребенок.

– Да, уж. Никуда не денешься, пора было, вот и вышла замуж.

– Я знаю, он в тюрьме. За что?

– Украл пять килограмма пшеницы, – ответила Ирини насмешливо, – сам знаешь, не своруешь, не поешь. Везде у нас так.

Помедлив, Алексис заметил:

– Да, с этим не поспоришь. Это так… А, ты как? С ребенком нелегко…

– Да ничего… Слава Богу у меня мама, сестра, братья. Мама смотрит за Наталией, когда я на работе.

– Тяжелая у тебя работа, не женская.

Ирини пожала плечами:

– А куда деваться? Ты не смотри, что я худая, силы и здоровья у меня хватит на двоих.

Алексис засмеялся:

– Давай поборемся, ты, небось, сильней меня, как когда-то в детстве.

Ирини посмотрела не него недоверчиво: «Ну и шутки у него!»

– Тоже скажешь…

– Да шучу-шучу! – Алексис на мгновение приобнял ее за плечи. – Прошло детство, когда мы с тобой мутузили друг друга, помнишь? Теперь проходит и наша молодость…

Они оба посерьезнели.

– Как твои сестры, братья? – спросила Ирини, чтоб перевести щемящую душу тему.

– Представляешь, еще в ссылке… из Москвы приехал грек, вернее полу грек: мать гречанка, а отец русский. Когда-то, лет в тринадцать, он влюбился в мою сестру, Клеоники. Помнишь ее?

– Как можно забыть! Смуглая такая, красивая.

– И вот, нашел ее. Прямо на реке. Обь называется. Странное название у этой Сибирской реки. Середина весны была, но еще холодно, она, вместе с сестрой Валентиной, в фуфайках, обмотанные платками, в сапогах, с баграми, бревна направляют, чтоб не застревали. Он чудом добился, чтоб ее отпустили, через день подали документы и женились. Отпраздновали на третий день скромно с гостями из двадцати человек. Через неделю забрал ее к себе в Москву. Видишь, что делает любовь?

– Ничего себе! А кем он работает?

– В каком-то институте учится. Отец его на большом посту, военный. Так что посчастливилось нашей Клеоники. Перед отъездом, она пообещала поступить учиться в медицинский институт.

– Возможно, она помогла вам с документами в Москве. Поэтому вас и отпустили.

– Да, очень помогла. Мы писали, что отец наш фронтовик, что ни в чем не виноваты и слали письма на ее адрес, а она уже отправляла, куда надо в Москве.

Алексис вздохнул. Посмотрел через окно, поднял лицо, посмотрел на высокое небо с первыми звездочками.

– Я тоже хочу стать врачом, – продолжал Алексис, – поеду в Белоруссию, в Минск.

– В Минск? А что не к сестре в Москву?

– Не хочу сестру подводить…, – Алексис усмехнулся. – Сама знаешь, Москва опасный город. А в Минске живет мой друг Мишка, еврей. Он был с нами в ссылке, тоже работал на лесосплаве, с полгода, как его выпустили. Он дал мне адрес своего дяди профессора Смирнова. Тот профессор главный в Минском медицинском институте. Кажется, этот дядя и помог ему выйти из тюрьмы. Мишка обещал, что профессор поможет поступить.

В дверь постучали и сразу зашли Самсон с женой, Сократ с невесткой Елени, немец Фогель. Народ подтягивался. После приветствий Ирини продолжила свои расспросы:

– А как же, Алексис твоя фамилия и греческая национальность?

– Никто не знает, что моя фамилия – Метакса – греческая, некоторые думают, что белорусская, а национальность меня записали русским.

– Как русский? – всплеснула руками София.

– У меня у отца советский паспорт, и пишется русский. У него же мама, то есть моя бабушка, была русская. – Алексис вдруг понизил голос, – к тому же графиня. И, приложив палец к губам, сделал страшные глаза и совершенно потешно, но серьезно сказал:

– Аман канан! – и повторил по-русски:

– Только никому об этом!

Но Самсон расслышал. Посыпались вопросы, но Алексис быстро перевел тему, сказав, что ничего сам толком не знает. Вот, как узнает подробнее, все всем и расскажет. Очень он, конечно, всех заинтриговал, но народ послушно перешел к другой теме, на которую шутя и балагуря перешел Алексис Метакса.

– Лучше послушайте, как начинал работать там, в Сибири, мой отец. Тяжело ему пришлось… Ведь как было раньше? В Красной Поляне он занимался скотоводством. На перевал гнал летом коров, коз, лошадей. Жили мы, как и многие греки безбедно. Хотя, может, вам тетя Роконоца, известно, что мама моей мамы была графиней. И чуть ли не четверть земель Красной Поляны принадлежали нашей семье. После революции, конечно, все отобрали, но мы не роптали, работали и все для нормальной жизни у нас было. В сорок первом пошел отец на фронт. Получил там ранение в живот, чудом остался