Глубокая печаль - Син Кёнсук

Молчание.

Не дожидаясь ответа, Ису позвал мать:

– Мама, это Ынсо.

Видимо, мама была не рядом, ее голос послышался только через некоторое время:

– Ынсо, ты?

– Да, я.

– У тебя все в порядке?

– Да.

Между ними повисло молчание. Так случалось всегда. Каждый раз, когда мама спрашивала, все ли у нее в порядке, Ынсо отвечала, что все нормально, и больше говорить было не о чем. Даже после того, как Ынсо перестала ненавидеть ее и начала скучать по ней, им все равно не о чем было говорить.

– Может, отправить тебе посылку с перечным соусом и салатом из листьев перца? Я тут в глиняном горшке еще насолила кунжутных листьев, ты же очень любишь их…

– Нет, не надо. Мы и старое еще не съели.

– Я уже давно посылала, неужели все еще осталось?

– Нас же только двое.

– А, ну да.

Молчание.

– Ынсо?

– Я тут.

– Нет новостей?

– Каких?

– Ну… ребеночек.

Молчание.

– Твоя свекровь очень уж ждет, я это чувствую.

Ынсо молчала, и мать, почувствовав себя неловко, сказала:

– Передать трубку Ису?

– Нет, не надо. Я попозже еще позвоню.

Она положила трубку и глубоко зарылась в подушки дивана. В комнате, где лежал Сэ, не было никаких признаков движения. Прошло время, Ынсо снова открыла дверь к нему и в темноте увидела, что он лежал все в том же положении. Ынсо понимала, что Сэ упрямо отвергал ее, поэтому не могла войти в комнату. Постояла в дверях, держась за ручку и ожидая, что Сэ что-нибудь скажет или сделает, но он молчал.

Ынсо закрыла дверь и снова села на диван. Обняла руками колени. В темноте к ней снова подобралась Хваён и легла на колени: «Защити меня!» Ынсо уложила собачку, чтобы ей было удобнее, а сама еще глубже погрузилась в подушки дивана.

Так они провели всю ночь: Сэ лежал в темной комнате, а Ынсо сидела в темной гостиной.

На следующий день Ынсо закончила работу и перед тем, как ехать домой, позвонила в школу, на работу Сэ. Она предложила заехать за ним в школу, когда у него закончатся уроки, чтобы вместе вернуться домой, но он сказал, что сегодня вечером учителя решили все вместе поужинать и ему тоже надо присутствовать на этой встрече.

Ынсо сразу после работы приехала домой. Долго сидела на диване. Когда время подошло к вечеру, взяла Хваён и вышла на улицу. Завела машину и поехала в мастерскую Сэ.

– Сколько лет, сколько зим! – больше смотря на собаку в руках Ынсо, чем на нее, поздоровался охранник. – А что это вы вечером?

– Надо навести порядок.

– Сейчас?

Вместо ответа Ынсо улыбнулась.

– А что это наш художник совсем не появляется? Он что, не рисует сейчас?

– Скоро будет.

Ынсо кивнула охраннику, спустилась по лестнице и открыла столько времени стоявшую без посетителей мастерскую. Ее окутал затхлый запах. Включив свет, она сразу же заметила упавший на пол мольберт с картиной Сэ под названием «Девочка». На ней темной акварелью была нарисована керосиновая лампа.

Без Сэ мастерская казалась пустой и заброшенной. Раньше, когда он жил здесь, Ынсо ни разу не ощущала такого уныния, как сейчас. Наоборот, это место казалось ей уютным и наполненным светом. Ни разу в присутствии Сэ мастерская не теряла своего приятного светлого вида, но теперь оставленная мастерская была такой мрачной. При виде этого запустения Ынсо охватило беспокойство. Она опустила Хваён на пол и медленно побрела к окну.

Когда-то, сейчас даже трудно припомнить, Ынсо спросила Сэ:

– Что ты хочешь нарисовать?

– То, что я чувствую, – ответил Сэ. – Не хочу рисовать то, что я реально осознаю. Нарисую то, что я сейчас ощущаю, что касается моей души.

Ынсо первым делом подняла упавший мольберт, подобрала с пола рассыпанные краски, наброски и карандаши.

«То, что касается души». Значит, на этих картинах все его чувства: рыжий глиняный склон, осыпавшиеся горы, заманчивые бесконечные дорожки на холмах, снег, лежащий на черепичной крыше, небрежно снятая обувь на глиняном крыльце при входе в дом – все эти картины Ынсо расставила по местам.

«Отчего же так беспокойно?» Прибрав картины, она подозвала к себе Хваён и погладила по спине: защити меня.

Ынсо взяла ведро, принесла воды с третьего этажа, вымыла тряпкой запылившийся пол. Волосы спадали на лицо, и ей приходилось частенько откидывать голову, чтобы убрать их. Она три раза вымыла всю мастерскую, окна и обогреватель, который уже начал ржаветь из-за длительного хранения в сыром помещении.

Вытирая везде пыль, она прошлась по струнам гитары, висевшей на стене. Она была такой старой, что, как только пальцы прикоснулись к ней, третья струна лопнула. Ынсо попыталась натянуть ее снова, но лопнула еще и пятая струна, тогда она сняла все струны, а гитару повесила на место.

После свадьбы, насколько ей было известно, Сэ не нарисовал ни одной картины. С какого-то момента Сэ перестал брать в руки кисти, следовательно, не было причины приходить в мастерскую. Однажды он даже спросил у Ынсо: «Может, мастерскую и вовсе закрыть?» Но Ынсо была против этого. Если закрыть мастерскую, то потом будет еще труднее начать рисовать заново. Раз в месяц Ынсо приходила заплатить месячную плату, а иногда приходила убираться, и только. И эту осень мастерская, видимо, простоит пустуя.

Прибравшись, Ынсо еще немного посидела на стуле, держа на коленях Хваён. А когда вернулась домой, Сэ уже был дома.

Когда он открыл ей двери, он какое-то время смотрел на собаку в ее руках.

– Ужинал?

– Да.

– Я не думала, что ты так рано вернешься. Я думала, ты припозднишься.

– Куда ты ходила?

Ынсо подняла глаза на Сэ. В его вопросе чувствовалось раздражение.

– Куда ты ходила, я спрашиваю?!

– В мастерскую… Я навела там порядок.

Молчание.

– До каких пор она будет стоять пустой? Хоть иногда заглядывай туда или перенеси ее домой.

От такого неожиданного предложения он удивился, а потом повернулся спиной и прошел в комнату. Она в задумчивости отпустила собаку, но тут зазвонил телефон.

– Алло?

– Госпожа О Ынсо?

– Да. А кто говорит?

– Я заведующий разделом «Культурный салон» Ким Хаксу.

– А, здравствуйте. А что случилось?

– Хотел спросить, как у вас завтра со временем?

– А что?

– В этот раз на передаче мы будем снимать специальный выпуск. Знаете ли вы поэта, написавшего сборник стихов «Молодой лук»? Я