Общество самоубийц - Рэйчел Хэн
Ну тихо, тихо, хватит.
Она вдыхала запах отца, аппетитный и острый, как разрезанная луковица — Лии удавалось ее понюхать в тех редких случаях, когда мать готовила традиционные блюда. Она прижалась головой к его груди, липкие руки уцепились за его шею, и крем смешался с потом, пропитавшим его рубашку.
Когда Лия оторвала лицо от влажной ткани и открыла глаза, почти все гости ушли. Их тихо выставила мать — спасибо, что пришли, все было чудесно, она просто устала, вы же знаете, как это бывает с детьми, — а теперь она быстро поднимала с пола флажки и серпантин. В рвении матери Лия безошибочно узнала гнев. У нее тоскливо заныло в животе, и она с испугом подумала, что опять натворила дел. Каких именно дел, она пока не знала, но плотно сжатые губы матери — ни с чем не перепутаешь! — сигналили о какой-то ее оплошности.
— Ну привет.
Лия подняла голову, и доброе лицо отца немедленно заставило ее забыть про грядущие неприятности. Наконец-то он тут, наконец она видит знакомые складки двойного подбородка, плоский широкий нос, пронзительные глаза, вмятинки на левой щеке, которые ее завораживали, — она не знала больше никого, у кого были бы такие удивительные ямки на коже. Это из-за прыщиков, рассказывал отец. У него была плохая кожа в молодости, то есть поры иногда воспалялись, превращаясь в красные наполненные гноем холмики, а потом они лопались, и после них оставались ямки. Лия никогда не видела прыщика.
Что-то зашуршало у него в руке. Лия посмотрела вниз.
Сверток был неаккуратный — тот, кто его делал, явно торопился, — золотая бумага помята и вся в складках, скотч наклеен криво. Но Лия все равно его схватила и широко заулыбалась.
— Можно подумать, ей сегодня никто ничего не дарил! — раздраженно отреагировала мать.
Но Лия не слушала. Она торопливо сдирала золотистую бумагу, которая поблескивала, когда на нее падал свет. Первым показался хвост горчичного цвета, из которого в разные стороны торчали упругие пластины. Потом ноги, тело, маленькая вытянутая головка. Сделан он был, как и все остальные игрушки, из мягкой пластмассы. Теперь Лия увидела, что пластины идут в два ряда вдоль всей его спины, от кончика хвоста с шипами до основания головы.
Лия взяла игрушечного динозавра за хвост и уставилась ему в морду. Она решила, что он выглядит почти как человек. И она его уже видела в книжках с картинками. Лия сосредоточенно нахмурилась.
— Стегло…
— Стегозавр, — сказал отец. — Правильно.
— Стегозавр, — повторила она, заулыбавшись еще шире. — Мама, посмотри! — она помахала динозавром в сторону матери, держа его за хвост. Мать тоже Лии улыбнулась.
— Отлично, милая, — сказала она. — Давай ты заберешь его наверх и начнешь готовиться к купанию?
Лия кивнула и слезла со стула.
Потом она заколебалась и посмотрела на отца.
— Ты идешь?
Так у них было заведено. Обычно ее купала мать, но в те дни, когда Лия получала нового динозавра, она знала, что купанием займется отец. Он всегда пел одну и ту же купальную песню, а пока мыл ей голову шампунем, обычно рассказывал смешные истории про пластиковых динозавров, которые выстроились вдоль покрытых белой плиткой стен ванной. Про тираннозавра, который всего лишь хотел научиться хлопать в ладоши, или про птеродактиля, который занялся виндсерфингом, а крыльями пользовался как парусами. Лии не терпелось узнать, какая история у стегозавра.
Отец посмотрел на мать, и что-то произошло между ними, чего она не могла понять. На мгновение настроение Лии зависло на краю обрыва. Она знала — если отец не придет, все будет испорчено. Она опять во что-то вляпается, мать опять рассердится и станет ее ругать. Она будет во всем виновата.
И тут отец улыбнулся Лии широко-широко, так широко, что его глаза превратились в смешные щелочки.
— Конечно, — сказал он. — Давай бегом наверх, я скоро приду.
И послав отцу ответную улыбку, бесконечно счастливая Лия поскакала вверх по ступенькам, держа в руке динозавра.
Г лава тридцать четвертая
Анья всегда плохо спала, но этой ночью ей спалось хуже обычного. Снились машины, которые старались добраться до ее плоти, снилось, что под полом их квартиры скрыты бобины и панели. Ей снилось, что провода прорываются сквозь потолок и обвиваются вокруг матери. Во сне они мать не душили — это как раз было бы облегчением. Нет, провода вонзались ей в вены, и спящая Анья понимала ужасную правду — они несут матери вечную жизнь. Ей снилось, что провода текут с потолка, как дождь, как дождевой лес, переплетаясь и уплотняясь, и полностью отрезают путь ко входной двери. Ей снилось, что она тут навсегда.
Анья проснулась утром вся в поту. С минуту она лежала неподвижно, глядя на большое коричневое пятно на потолке, чувствуя сквозь тонкий матрас жесткие доски. Позвоночник казался перекрученным, мышцы затекли, а шея хрустнула, когда она выпрямилась. Было так тихо, что она даже обрадовалась шуму крови, которая текла в теле матери, и постукиванию ее сердца.
Анья села. Больше ждать нельзя. Ей повезло, что до сих пор никто не пришел и не спросил про Бранко, но надеяться, что везти будет вечно, глупо.
Она взяла полотенце и корзинку с банными принадлежностями и пошла в общественную ванную. Там по пожелтевшей раковине бежал таракан. Душевые, правда, утром выглядели поприличнее, гораздо лучше, чем вечером, когда слив был облеплен осевшей грязной пеной, а волосы облепляли плитки пола. Анья встала под душ и посильнее включила горячую воду.
Тонкая струйка едва смочила ей волосы. Но она не расстроилась, потому что вода шла очень горячая. Обычно вода тут бывала либо ледяная, либо почти кипяток, и Анья порадовалась, что на ее долю выпал второй, более приятный вариант. Она чувствовала, как кожа кое-где разогревается и краснеет, и принялась наклонять голову то влево, то вправо, чтобы вода стекала по плечам и бедрам.
«Тут никогда не вымоешься как следует!» — подумала вдруг Анья. Она вспомнила бассейн в доме Лии — столько воды в таком огромном пустом пространстве с видом на город. И в душе, где лейка была размером с тарелку, ровные мощные струи били по телу со всей силы, а на стенах висели несколько дополнительных насадок.
Анья старательно вымыла голову шампунем, скребя кожу неровно подстриженными ногтями, чтобы
