В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

– ИЯ, наверное, сломалось! – прошепчет Машенька и сожмет нежные ладошки с чипами, как бы пытаясь уберечь их от поломки.

– ИЯ не может сломаться. ИЯ – абсолютное… – Альфа Омега вдруг замолчит, подбирая слово, и, не сумев его подобрать, добавит: – Раб Савватий, оставлю пока у вас Машеньку и ягненка?

– Здесь??? Надолго??? Я осатанею тут одна! – Машенька вцепится в Альфа Омегу.

– Ох-ох-ох, – перекрестится старец. – Пошто сатану поминать-от? Осатанеть, деушка, скажу я тебе, невозможно. Сатана он в душе или есть, или нету. От того, где жить, это, деушка, не зависит. От того, где жить, вообще ничего настоящного не зависит.

– Ха! Это вы просто не были у нас на Районе! – фыркнет Машенька. – Не видели, как там шикардосно! Там даже дорожки сделаны из драгоценных перьев! Уж, конечно, лучше жить там, чем здесь у вас на камнях.

– У Господа все не хуже! – старец Савватий почти обидится (не за себя, разумеется, а за Господа). – И на кой добру молодцу драгоценные перья, скажи на милость? Добру молодцу нужно, чтобы не было зла. А с остальным добрый молодец сам управится. Да и со злом управится тож. Управишься ведь, добрый молодец? – прищурится Савватий.

Альфа Омега, поймав этот взгляд, выйдет из сосредоточенного напряжения и вдруг, наконец подобрав слово, выпалит:

– ИЯ – абсолютное зло!

– Охти-мнеченьки, дошло, спаси Господи, – перекрестится Савватий.

Восседающая на кресте ящерица покосится на Альфа Омегу с неприсущим ей уважением.

– Оружие-то есть у тебя? – уточнит монах.

– Я думал быстро слетать нарыть в Автономии Демократии.

– В аду, что ли? – прищурится Савватий.

– Почему в аду?

– Аббревиатура потому что. Автономия Демократии. АД, – фыркнет ящерица, привычно раздраженная всеобщим невежеством.

– Ой, действительно! Никогда не замечало! – воскликнет Машенька.

– А вы, деушка, продолжаете настаивать на том, что вы не деушка? – покачает белоснежной головой Савватий.

– Я? Да я нет… вроде бы… просто, по привычке, – смутится Машенька. Первосортный эпидермис Альфа Омеги покроется ровными розовыми пятнами. Савватий, улыбаясь в белую бороду, покачает белой головой.

– Ну, вот что. С деушкой мы потом отдельно поговорим. А ты, мил-человек, в аду ничего не нароешь. Разве можно зло воевать его же оружием? Дай лучше я тебе сам выстругаю.

Савватий покликает стадо, бережно уложит в берестяной короб засаленную книгу и поведет всех через еловый бор к своей закопченной лачуге. Ящерица взгромоздится на крышку короба. Так они пройдут и еловый бор, и поляну багульника, и уже у самой лачуги Савватий заглянет в клеть, приговаривая:

– У раба Божия везде, куда топор ходил, и соха ходила, все приручено, все окучено, все прополото – для себя и для других. У меня закон такой: ты возьми у Него, сколько те надо – оно и дородно. Остальное Ему оставь. Ему не одного раба Божия Савватия надо кормить.

После чего старец выудит откуда-то из-за коробов с травами и грибами осиновый кол и взмахом черного рукава пригласит всех в просоленную лачугу.

У входа будет стоять кадушка с пресной водой, прикрытая крышкой, широкие деревянные лыжи, подбитые снизу шкурой тюленя, открытый ларь с отделениями, где хранятся сушеные травы, и деревянное решето с сеткой, сплетенной Савватием из тонких еловых корешков. В углу перед черными досками с очертаниями древних лиц, замерцает новая свечка.

Савватий выложит на вязанную крючком скатерть засаленную книгу из короба, поставит на стол шаньги со свежим вареньем, заготовленные для рыбаков, присядет на сосновую лавку и примется что-то стругать из осинового кола, причем ящерица Жиж будет тут же, тихо ворча, подметать с земляного пола летящую стружку.

– Что это за книга, раб Божий Савватий? – спросит Альфа Омега. – Я еще в прошлый раз хотел спросить.

– Библия это у него на церковнославянском, – пояснит ящерица. – Не вздумайте ее читать. Я пытался – ничего не понял. Путаница одна!

– В голове у тебя путаница, – вздохнет Савватий.

– Ну, вот. Как прикажете с ним дискутировать? – фыркнет ящерица.

– Ад – это ведь то, где окажутся недостойные после конца света? В этой книге ведь об этом написано? – вдруг тихо скажет Альфа Омега.

– И об этом тоже, – согласится Савватий.

– Ты откуда такое знаешь? – ужаснется Машенька. – Здесь же не ловит ИЯ, нельзя отправить запрос.

– Именно потому и знаю, – тихо скажет Альфа Омега и снова повернется к Савватию. – Раб Божий, как же отличить достойных от недостойных?

– Нешто сам нюхом не чувствуешь?

– Ты не сравнивай чужие нюхи со своим нюхом! – проворчит ящерица. – Попробуй один раз зубы не почистить – из дому выгонит!

– Эти вот штуки не помогают тебе сообразить? – Савватий, не слушая ящерицу, укажет на чипы Альфа Омеги.

– Нет. В последнее время, скорее, мешают.

– Зачем тогда носишь их? Для красоты?

– Красота запрещена Демократией по закону об оскорблении чувств некрасивых, – напомнит Машенька.

– Я не могу от них избавиться. Чипы нельзя отключить, они работают на энергии нашего кровотока. Поэтому чип может умереть только вместе со своим хозяином. А смерть тоже запрещена, – скажет Альфа Омега, начиная терять уверенность в том, что это хорошая новость.

– Охти, глупости. Смерти не было никогда, сынок, за́долго до этой вашей демонкратии. А как отличить достойных, ты придумаешь. Вот вернешь себе самое главное, что человека делает человеком, – и придумаешь.

На этих словах Савватий закончит стругать и протянет Альфа Омеге осиновую рогатину с четвероюдоострыми концами, похожую то ли на меч с рукоятью, то ли на ту конструкцию из смоковничьих веток, на которой Иуда распял Альфа Омегу.

– Что же, я вот с этой палкой смогу победить ИЯ?

– Поверишь, что сможешь, – сможешь. Не поверишь – не сможешь. Сам же мне надысь рассказывал про свою теорию.

– Строго говоря, она еще не доказана. Это пока гипотеза.

– Вот победишь – и докажешь. И станем жить-поживать да добра наживать.

– Он имеет в виду добро в смысле всеобщего блага, а не мещанского стяжательства, – пояснит воспитанная Большой Советской Энциклопедией ящерица.

Савватий возьмет с божницы светлый, полупрозрачный камень, лежащий между черных деревянных досок с нарисованными на них чьими-то почти исчезнувшими чертами.

– Вот это еще захвати. Это глыз, беломорский ладан. В Церькве я его жгу.

– У вас тут осталась церковь? – изумится Альфа Омега, узнавший про церкви совсем недавно, когда по требованию ИЯ проектировал в парке «Мифы народов мира» одну из полян, посвященную высмеиванию этих нелепых допотопных сооружений с круглыми, аляповатыми крышами, большинство из которых сгинули в ядерную войну – а те, что не сгинули, были запрещены Демократией и поэтому взорваны остатками бомб.

– И куда ж она, мил человек, денется? Церква-от, ежели настоящая, она ж не