Глубокая печаль - Син Кёнсук
«Нет, правда, как же можно так все ясно помнить? И не просто помнить – я же помню все вплоть до самого малого вздоха, до самого последнего слова!»
Молча сидевший мужчина, как будто приняв какое-то решение, смело поднял голову:
– Я хотел, чтобы вы взяли к себе эту собаку.
– Что?!
– Я завтра уезжаю в провинцию, и буду там жить.
«Ну и что, что вы уезжаете в провинцию? Ну, будете там жить, а при чем тут собака?»
Мужчина торопливо добавил:
– Я женюсь.
Молчание.
«Женится?»
– Я взял с собой собаку не просто так, она мне была доброй памятью о Хваён. Каждый раз, когда я смотрел на собаку, мне казалось, что это была она сама. Но я сумел быть с ней только один год… Возьмите ее к себе. Если я заберу ее с собой или отдам совершенно незнакомому человеку…
Высказав все, что было на душе, мужчина на мгновение взглянул на Ынсо и снова потупился.
– Где она?
– В машине.
Ынсо, скользнув взглядом по короткой стрижке собеседника, встала с места.
– Хорошо. Пересадите ее в мою машину.
Молчание.
Пораженный, что Ынсо так просто отозвалась на его просьбу и встала, направляясь к выходу, мужчина приподнялся на своем стуле. Ынсо прошла несколько шагов и обернулась, только тогда он вскочил и последовал за ней. Машина мужчины стояла на парковке телевизионной станции. Ынсо указала на свою машину на площади, чтоб он смог подъехать туда, пошла к воротам, завела машину, и тут вспомнила про Сэ, схватилась за голову – если она так неожиданно привезет домой собаку, что скажет Сэ?
Перед машиной Ынсо остановилась синяя машина – когда-то она принадлежала Хваён. Мужчина первым заговорил о машине:
– Я не мог от нее избавиться, вот и стал ездить сам.
Фраза: «Не мог от нее избавиться» – отозвалась болью в сердце Ынсо.
Из окна машины выглядывала собака желтой масти и еще не понимала, что ее хотят отдать в другие руки: глаза были спокойными, уши послушно опущены.
– Иди сюда, – обняв собаку, мужчина пересадил ее на заднее сиденье к Ынсо. Все это время собака была спокойна, но, как только мужчина захлопнул дверцу машины и выпрямился, она резко вскочила на ноги. А когда мужчина направился к своей машине, собака поднялась на задние лапы и передними принялась царапать стекло.
«Когда собака была щенком, Хваён звала ее по имени своей парикмахерской – Су», – вспомнила Ынсо, наблюдая, как собака царапала когтями стекло и скулила в сторону удаляющегося хозяина.
– Вы также называли ее Су?
От неожиданного вопроса, уже открыв двери своей машины, мужчина замер на месте. Потом из кармана брюк достал конверт и протянул Ынсо.
– Я зову ее Хваён… Я тут записал некоторые особенности этой собаки.
Мужчина сел в машину и завел мотор. Собака начала метаться по салону машины Ынсо. Синяя машина немного отъехала назад и развернулась в сторону площади. Собака, царапая лапами двери, пыталась открыть их и жалобно скулила. Мужчина, не мешкая, выехал с площади, проехал вдоль парка, миновал газон между дорогами и смешался с потоком других машин.
Когда машина скрылась из виду, Ынсо посмотрела на собаку. Она, прильнув лапами и носом к окну, скулила, смотря в сторону, где скрылся ее хозяин. Ынсо подошла и прислонила ладонь к стеклу, где был нос собаки. Собака продолжала смотреть в одну точку. Ынсо присела и помахала ладонью перед ней, но та не реагировала и совершенно не обращала на нее внимания; тогда, сжав руку в кулак, она постучала по стеклу, но взгляд собаки даже не дрогнул. Ынсо открыла дверь машины с другой стороны, села рядом с собакой, с жалостью отняла морду от стекла; без всякого сопротивления собака прильнула к рукам Ынсо.
«Ты видела, как умирает Хваён. – Ынсо посадила собаку на свои колени, морду положила ближе к своему животу и стала гладить по спине. – Ее смерть не видел никто – ни тот мужчина, ни я. – Ынсо наклонила свою голову и заглянула собаке в глаза. Встретившись с взглядом Ынсо, словно не зная, где спрятаться, глаза собаки судорожно забегали. – Ты видела, что случилось с Хваён? – Ынсо еще внимательнее посмотрела на собаку, избегающую ее взгляда. – Что говорила Хваён в самый последний момент?»
Ынсо развернула бумагу, полученную от мужчины перед самым отъездом:
«1. Когда ей будет грустно, надо подстричь ей когти или почистить уши, тогда она снова оживится.
2. Если вдруг ей понадобится лекарство, разведите его в сиропе – в порошке она не будет есть.
3. Если будет нужно наказать, шлепните по спине, тогда она слушается.
4…
5…
6…
7…
8…»
Мужчина написал восемь пунктов.
«Говорите, что женитесь?»
Однажды Хваён сказала:
– Мы поженились, когда мне было семнадцать. Как-то ночью мы гуляли на улице, гуляли до самого рассвета и вдруг увидели перед собой католический собор. Двери во двор были открыты, и мы вошли. При храме была детская площадка с качелями – просто доска, положенная на бревно. Мы сели покачаться – он на одну сторону, а я на другую. Я была такая легкая, что сразу взлетела и повисла в воздухе, а он мне с другой стороны качелей на что-то показывал. Я обернулась и увидела статую Святой Богородицы. Он подошел ко мне, помог спуститься с качелей и подвел к ней. В синевато-сизом свете поднимающегося рассвета сказал: «Давай здесь, на этом месте, прямо сейчас поженимся!»
Ынсо сидела в машине, поглаживая собаку по спине, до тех пор, пока не стемнело.
Когда возвращается лосось
Ынсо открыла входную дверь, подняла с пола газету, положила на диван, раздвинула шторы и замерла. Между деревьями гинкго внизу на площадке перед квартирами каким-то образом выросло дерево жужубы – китайского финика.
В прошлом году Ынсо не жила здесь и не знала, были на нем плоды или нет. Но в этом году с момента, как только на нем стали завязываться плоды, когда она проходила мимо него, то каждый раз голова ее сама собой поднималась. На каждой ветке плотно-плотно друг к другу росли финики размером с ноготь большого пальца. Еще недавно они были совсем зелеными, а теперь, поспевая, становились коричневыми, и дети, живущие неподалеку, в выходные, как сегодня в воскресенье, ранним утром срывали их.
Один малыш, приспособившись, бросал бейсбольную биту, а ребятишки постарше нагибали к себе ветки, срывали плоды и быстро отскакивали в сторону, чтоб не угодить под падающую биту. Малыш радостно собирал сбитые финики, раскиданные, как горох, а отбежавшие в сторону мальчишки