Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
— А ваши имена можно перевести? — полюбопытствовал я.
— Хэбидя значит «священный», — просто ответил ненец. — Еля — это «надежда», в ее семье мечтали о рождении ребенка. А вот Мэйко не переводится…
Ненец замолчал, словно задумавшись о чем-то. Снаружи по-прежнему бушевала пурга. Еля подшивала к кисам мужа новые подошвы, Мэйко внимательно слушал отца.
— Так вот, потом, когда мальчик или девочка взрослыми становятся, их уже настоящим именем называют! — продолжил свой рассказ Хэбидя.
— Это сколько лет должно исполниться? — решил я уточнить. — А то у монголов, например, «взрослым» считается мужчина после сорока!
— Да мы время цифрами как-то не считаем! — улыбнулся Хэбидя. — Все больше по событиям. Например, «год, когда зимой было много волков» или «год жаркого лета». Этот год назовем «год, когда снова мандалада собралась», если все удачно будет. Так и с возрастом человека. Мальчик становится взрослым, когда сможет сам на охоту пойти, когда настоящим оленеводом станет, чтобы стадо можно было ему доверить. Девочка — когда шить хорошо научится, чум быстро собирать-разбирать, еду готовить. Вот тогда и дают подростку настоящее имя, когда настоящую жизнь вести начнет, жизнь ненэй ненэч, настоящих людей!
— Хэбидя, а почему некоторые ненцы мне сразу свои настоящие имена открыли? — спросил я. — В Воронках, где мы подписи собирали, да и в Яр-Сале молодой ненец…
— Яптик-то? Это не имя, фамилия! — засмеялся Хэбидя. — Просто он один у нас Яптик, вот его по фамилии и кличут. А какие еще ненцы тебе имена открыли?
— Ну, Хасава, например… — вспомнил я предводителя безоленных ненцев.
— Это тоже не имя. Прозвище! — улыбнулся Хэбидя. — Хасава значит «мужчина», так обычно старшего в стойбище называют. Вот и получается, что не узнал ты настоящих имен! Просто наши русские имена — обычно от первой русской учительницы в школе. Ей трудно ненецкие имена учить, вот она и называет детей, как ей больше нравится. А ненцы этому и рады: защитное имя получают! А вот кто в школе не учился, у тех защитное имя на ненецком языке. Можно сказать, это даже не имя — прозвище.
— Хэбидя, твое имя значит «священный». А почему тебя так назвали? — задал я не дававший покоя вопрос.
— А ты не догадался? — загадочно улыбнулся ненец. — Неслучайно бабушки в моем чуме живут, главные святыни нашего рода…
— Так ты шаман! — потрясенно воскликнул я.
— Эк ты махнул! — рассмеялся Сэротэтто. — Какой из меня шаман? Я просто хранитель главных духов нашего рода. По-русски если сказать, точнее всего будет — священник. Издревле младший ребенок в нашей семье получает имя Хэбидя и становится хранителем бабушек.
— И в чем заключается твоя работа? Ну, как священника, конечно, не как оленевода, — уточнил я свой вопрос.
— Я за бабушками ухаживаю, кормлю их, храню в чуме своем. Во все праздники нашего рода привожу бабушек на святое место, это далеко в тундре, непосвященные не знают о нем. Там мы жертвы приносим, оленей. Пэ-Мал Хада, например, мы белого олененка жертвуем, она оленеводам сильно помогает, за телятами присматривает. Одного в жертву принесем — все остальные живы останутся! А Большую Бабушку я привожу в чум, если там роды сложные намечаются. Женщина, что роженице помогать будет, заранее приезжает и говорит: без Большой Бабушки не родит! Раз в семь лет везу эту бабушку на главное святилище, там большие жертвы приносятся…
— Хэбидя, прости… — я замялся, не зная, как тактично задать следующий вопрос, — а как Петр относится к этой твоей «работе»?
— Петр — мой друг. Я знаю, он христианскую веру принял, богов своих они с Дусей сожгли. Сам-то он к нашим древним обычаям спокойно относится, никогда мне ничего обидного не говорил. У них вообще женщины сильнее в Иисуса верят. Именно женщины настаивают, чтобы идолов сжигали, иконы. Да и проповедники христианские в основном к женщинам обращаются…
— Ну, у нас то же самое! — кивнул я. — При любой православной церкви самые активные прихожане — женщины!
— Так что мы с Петром просто на эту тему не говорим, и всё! То, что он христианин, не мешает ему быть моим другом! Но все-таки хорошо, что он этот наш разговор не слышит… — Хэбидя вздохнул. — Я бы не рассказал тебе так много о нашей вере, если бы Петр был здесь. Просто потому, что не захотел бы его обидеть!
— Понимаю, Хэбидя! Во время прошлой экспедиции я сам оказался в похожей ситуации! — И я кратко пересказал ненцу историю о том, как отказался пить кровь в чуме Гаврилы, чтобы не расстраивать Олега Тайшина.
— Гаврила твой правильно сказал: мы к простым христианам нормально относимся. Но вот пасторы их, которые по всей тундре ездят, святые места разрушают… — ненец сжал кулаки. — Попадись мне такой проповедник — задушил бы тынзяном, как жертвенного оленя! Мы же их церкви не сжигаем, не бросаем камни в окна Домов молитвы. А они пришли на чужую землю и разрушают самое святое, что у нас есть! Знаешь, ведь если нанести на карту священные места ненцев, они образуют сложную сеть. Вся наша жизнь связана с ними: кочуя через эти святилища, мы чувствуем единение со своей землей, с нашими предками… Если разрушить священные места, к чему призывают ненавистные мне пасторы, мы станем просто совхозными пастухами, которые за деньги перегоняют оленей с места на место, — ненецкий народ исчезнет с лица земли, уйдет в сопки, как когда-то ушли сихиртя…
Голос ненца дрожал, кулаки были сжаты, лицо потемнело. Сэротэтто вновь напомнил мне вождя индейцев, только теперь уже грозного, призывающего выйти на тропу войны. Мэйко восхищенно смотрел на отца, Еля отложила шитье. Наконец Хэбидя провел ладонями по лицу, успокоился и уже весело сказал, посмотрев на меня:
— А Петр Серасхов, будь он хоть десять раз крещеным, — мне все равно лучший друг!
Я улыбнулся, нисколько не сомневаясь в искренности слов ненца. «Но что случилось бы, начни Петр разрушать святилища, активно проповедовать христианство? Выдержала бы это испытание дружба Сэротэтто?» — задал я себе вопрос, и почти сразу в голове возник неутешительный ответ. Я вновь вспомнил свою прошлую экспедицию: на Ямале шла невидимая, но очень жестокая война за веру…
Я решил перевести разговор на другую, живо интересующую меня тему:
— Хэбидя, вот ты сказал, что на шамана вовсе непохож. А какие они, шаманы? Если, конечно, они еще остались. Я слышал, во времена советской власти их всех расстреляли…
— Есть у нас шаманы, тадебя называются, как без них? — удивился моим словам Сэротэтто. — Да и советская власть им ничего плохого сделать не могла. Сильные они люди, шаманы…
— А чем «работа» шамана, если так можно выразиться, отличается от того, что
