Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
С тайной радостью он обнаружил в себе прирожденного выпивоху, способного употребить довольно много выпивки без явно выраженных последствий. Осознание данного факта приносило ему необыкновенное удовлетворение. Вот некоторые люди могут совершать восхождения на горные вершины или преодолеть верхом на лошади барьер шести футов в высоту. И он тоже умел кое-что – он умел пить!
Алкоголь помог ему и кое в чем еще. Он придал ему смелости преодолеть страх и брезгливость и отправиться в бордель.
* * *
На этот раз Анри подъехал к самому крыльцу и решительно позвонил в звонок. Он специально выбрал этот унылый, дождливый день, надеясь, что салон, обитый красным плюшем, будет пуст, а девочки свободны.
– Заходи, заходи. Да скорее же. – Неряшливая женщина с красными воспаленными глазами поманила его внутрь. – Дождь, не видишь, что ли? – продолжала она, закрывая за ним дверь. На мгновение задумалась, а затем ее опухшее лицо расплылось в улыбке. – Послушай, а ты, кажется, уже был у нас как-то, года два-три назад? С друзьями? У меня хорошая память, я ничего не забываю.
Анри кивнул и сунул ей в руку серебряную монетку, которую до этого держал наготове зажатой в ладони.
– Вот это чаевые! – ахнула она. – Эх, если бы у меня было больше таких клиентов, как ты, то я бы уже давно удалилась от дел и перебралась за город. У меня такое ощущение, что мы с тобой сможем подружиться.
Она окинула Анри пристальным взглядом и прищурилась, словно чувствуя его волнение.
– Ты пришел в самое хорошее время, – прошептала, наклоняясь к нему, – наверху как раз никого нет. – И тут внезапно взглянула на него с подозрением. – Ты, конечно, карлик, но ведь любовью-то заниматься умеешь, а?
Он едва заметно кивнул, и этого оказалось достаточно, чтобы она успокоилась.
– Ну тогда все в порядке. Большой или маленький, старый или молодой – нам без разницы. Любовь, для этого мы здесь и собрались. А теперь поднимайся наверх, а я позову девочек.
Держась за перила, он начал восхождение по крутой, застеленной дешевым вытоптанным ковром лестнице и в конце концов, тяжело дыша, вошел в полутемный пустой салон. Ничего не изменилось. Он сразу же узнал темно-красные портьеры, потертые плюшевые банкетки за рядом выкрашенных железных столиков, механическое пианино, пыльные пальмы, расставленные по углам, засиженную мухами олеографию «Купающаяся Клеопатра» на стене между двумя зеркалами в позолоченных рамах, запах пудры и табака. Здесь царила атмосфера невозмутимого убожества, сравнимая с осклизлым покоем болота.
Анри присел за один из столиков, положив мокрую шляпу на банкетку рядом с собой, и стал терпеливо ждать, оглушаемый тяжелыми ударами сердца. Все оказалось даже гораздо проще, чем он ожидал. Наверху бурлила незримая жизнь. Затем он услышал, как хлопнула дверь, и тут же на лестнице послышались торопливые шаги.
В комнату вбежала девица в полупрозрачном неглиже и розовых туфельках на высоких каблуках. Увидев его, она остановилась как вкопанная, по инерции все еще продолжая улыбаться. Еще с минуту он чувствовал на себе удивленный, пристальный взгляд. Затем она резко развернулась и выбежала вон.
Теперь помимо стука собственного сердца он также слышал и другие шаги, приглушенные смешки и взволнованный шепот в коридоре.
Чья-то рука раздвинула портьеры, и в проеме тут же возникло пять веселых женских мордашек. И теперь уже пять пар любопытных глаз были прикованы к нему. Он почувствовал, что краснеет.
– Боже мой, это же Анри!
Он с изумлением разглядывал полноватую большеглазую брюнетку, направившуюся к нему через всю комнату. Ее большая грудь свободно покачивалась под тонкой сорочкой.
– Ты меня не знаешь, да? – улыбнулась она, останавливаясь перед ним. – А вот я знаю тебя!
У нее было по-деревенски бесхитростное лицо. Она напомнила ему мадам Лубэ – мадам Лубэ в лиловой сорочке в возрасте лет двадцати пяти!
– Я Берта. – Она наклонилась к нему через столик, улыбаясь и выговаривая слова так, как будто давая ответ на какую-то элементарную детскую загадку. – Твой друг Рашу рассказал мне о тебе.
И прежде, чем он нашел, что ответить, она обернулась к остальным девушкам, что вошли в комнату вслед за ней:
– Все в порядке. Он художник; он рисует картины, как и мой любовник.
Похоже, этого объяснения оказалось достаточно. Обстановка разрядилась, и девушки собрались вокруг столика.
– Это Вероника, – начала Берта, махнув рукой в сторону худощавой брюнетки с кривыми зубами, похожей на грустную мышку. – Она у нас совсем недавно. Всего три месяца.
Вероника неохотно протянула руку для формального приветствия. Она открыла рот, желая что-то сказать, но Берта уже представляла следующую девушку:
– Это Сюзанна. Она из Бретани, как и я.
Вживаясь в роль хозяйки, она повернулась к высокой, крупной женщине с накинутой на плечи желтой испанской шалью, под которой ничего не было:
– А это Джианнина. Она итальянка. – Судя по интонации, Берта считала Джианнину иностранкой, не достойной более подробного представления. – А это Минетта, – продолжила она, садясь рядом с Анри. – Она работает здесь так же долго, как и я.
Девушки по очереди протягивали ему руку для приветствия и занимали место за столиком, нисколько не смущаясь собственной наготы. Мероприятие приобретало светский характер.
Официант в шлепанцах и нарукавниках вошел в комнату, комкая в руке грязную салфетку. Привычным движением он смахнул крошки со стола, в то время как девушки принялись делать заказы. Анри пустил по кругу коробку турецких сигарет, купленных им по дороге сюда, и принялся зажигать спички, давая девушкам закурить. Не будучи привычными к столь обходительному обращению, они кокетливо благодарили его, не разжимая губ, сжимавших сигарету. Время от времени они с любопытством поглядывали на его ноги, подмечая качество и элегантный покрой костюма, чувствуя некое подобие жалости к этому молодому калеке, такому воспитанному и хорошо одетому, пришедшему сюда лишь потому, что не мог найти себе девушку самостоятельно.
– Месье, так вы, значит, рисуете картины? – спросила Вероника, пытаясь завести разговор. – Вы все-все можете нарисовать?
Ответ на этот вопрос дала Берта, выразив авторитетное мнение человека, знакомого с сутью вопроса. Ну конечно же, он может нарисовать любую картину. Если человек художник, то он может нарисовать все, что угодно.
– Вот, например, мой любовник может нарисовать все, что только приходит ему на ум. Ему твой портрет нарисовать – нечего делать. – Она щелкнула пальцами, желая подчеркнуть, как запросто
