В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

ни путеводной звездой, ни шелестом родника, ни фисташковой веткой, где та пещера, куда отнес распятого агнца Иосиф, знатный богатей, тайный Его ученик, и положил Его тело на камень, обвив плащаницей, в которой агнец лежал три дня до своего воскрешения, а значит, ткань хранит следы Его ДНК, и Иоанн непременно каким-либо способом должен эти следы обнаружить, а каким именно – подскажет Господь, кто же еще. И почему бы ему, действительно, их не обнаружить, ведь ДНК истребить так же сложно, как человеческие инстинкты, и гораздо сложнее, чем, скажем, рукописи, а ведь в одной из этих пещер аж в середине предпоследнего, двадцатого, века неграмотные пастухи-бедуины обнаружили подлинные ветхозаветные рукописи, написанные угольными чернилами на овечьей коже еще до рождения Иоанна и пролежавшие две тысячи лет в целости и сохранности в глиняных кувшинах [смотри QR-код].

Верблюжья колючка

– Как мы узнаем пещеру, Учитель? – не выдержит Прохор.

– По благодати ее, – предсказуемо сообщит Иоанн.

Три часа пробредут путники в поисках благодати по холмистым грядам Иудейской пустыни, но не встретится им ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за благодать: ни следа реки Иордан, высохшей еще до последних времен, ни Мертвого моря, в которое она когда-то впадала, но не смогла напитать его, и оно оправдало свое название, ни оазисов с фисташковыми деревьями, ни даже шакалов, не говоря уже о леопардах и бегемотах, живших на этих измученных берегах в библейские времена. Ничего, кроме песка и камней, тех самых камней, про которые еврей Иоанн Креститель говорил другим евреям, кичившимся, что они богоизбранные: «Бог и из этих камней может воздвигнуть детей Аврааму».

Свитки Мертвого моря

На пятый час во фляжке закончится вся вода. Редкие кактусы, попадающиеся на пути, будут иссушены, безнадежны, и сгодились бы только на подушки для афонских монахов, если им было мало смирения в виде прибитых к отвесной скале кандалов. Прохор малодушно помыслит, что они останутся здесь навсегда и что он-то, конечно, вполне это все заслужил, будучи, без сомнений, великим грешником – не на деле, так в помыслах – причем, несмотря на молодость, его помыслы отдавали заметное предпочтение чревоугодию, нежели прелюбодеянию.

«Я-то ладно, но он-то за что? Он же святой! Вроде бы…» – подумает Прохор, покосившись на своего Учителя: неужто и в этом иссохшем теле, похожем на древний пергамент из овечьей кожи, свернутый в такой худосочный свиток, чтобы он мог пролезть в горлышко глиняного кувшина, могут таится бездны чревоугодия. Но тут Прохор вспомнит, что Учитель его ничего не ел с самого своего воскрешения, и откажется от своих беспочвенных подозрений.

Иоанн же и не заметит, как его постепенно начнет покидать сознание, и марево в его голове сольется с маревом Иудейской пустыни, и в ней ему померещится Царь Давид, предок Христа, убивший камушком из рогатки трехметрового Голиафа, когда он, Давид, не был еще Царем Иудейским, а был зятем другого царя и прятался от его смертоносной зависти здесь же, на ржавых песках, – и Иоанн пробормочет вслед за Давидом его слова:

– Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я, Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной… – и вдруг, запнувшись, Иоанн упадет и вскрикнет.

Вскрикнет!

Прохор никогда раньше не слышал, чтобы Учитель вскрикивал – тем более чтобы он криком прервал собственную молитву! Иоанн не сделал бы этого, кажется, даже если бы в него во время молитвы ударила молния. Прохор сорвется с места, бросится поднимать Учителя, запутавшись в своих и его лохмотьях – и вдруг пронзительно вскрикнет сам:

– Гадюка! Нас укусила гадюка!

– Оближи! – спокойно прохрипит Иоанн.

– Гадюку???

Иоанн только молча махнет рукой, уставший от всеобщей непонятливости, и Прохор вспомнит, что укушенному змеей следует высосать яд, и, видимо, Учитель имеет в виду именно это. Секунду Прохор поразмышляет, с чьей ноги ему начать – с Иоанновой или собственной – и, разумеется, присосется губами к щиколотке Иоанна, из которой будет торчать в капле крови что-то похожее на дьявольские рожки гадюки.

– Что ты делаешь, песья твоя голова!? – прохрипит Иоанн, употребив последние силы на то, чтобы отпихнуть Прохора, присосавшегося, как пиявка.

– Дьявол явился в форме рогатой гадюки, чтобы не пустить нас к пещере! – воскликнет Прохор.

– С чего бы он явился? Разве я о чем-то просил дьявола? Я просил Бога, – спокойно ответит Иоанн. – Бог нам и явился, послав нам свою манну.

На этих словах Иоанн с великим трудом вытянет из-под своей ноги стебель верблюжьей колючки, которая и «укусила» и его, и Прохора. Стебель будет щедро покрыт сверкающей манной, полной глюкозы и трисахаридов, как и обещал Маск, не пожелавший, впрочем, признать в этом волю Божью.

От души нализавшись манны, Иоанн и Прохор почувствуют прилив новых сил, а вместе с ними – надежды и веры.

– Не по щедрости Господа просто послать нам немного сахара. Он послал нам какой-то знак. Ну-ка, подсоби, – Иоанн возьмется за старый, одеревенелый стебель верблюжьей колючки и примется тащить его из песка.

Прохор пристроится помогать, и вместе они станут похожи на детскую сказку про репку, и закончится все так же благополучно, как в сказке: вдвоем они вырвут двадцатиметровый корень, позволяющий верблюжьей колючке, самому непримиримому из растений, находить воду там, где десятки лет не было ни ручья, ни дождя, словно бы оно рыло в земле свою собственную скважину, как рачительный хозяин какого-нибудь особняка предпоследних времен; этот корень потащит за собой склоны бархана, и осыпавшийся песок откроет заваленный вход.

Вход в пещеру.

Прямо у входа будут расти несколько маленьких свежих кактусов, украшенных розовыми цветочками, как будто пещера только и ждала, когда ее освободят от бархана, и теперь машет своим спасителям приветливой занавесочкой. Учитель благоговейно всхлипнет, узнав этот каменный склеп, куда он вошел вслед за Петром, когда Магдалина прибежала в слезах рассказать, что враги Спасителя не оставили его и после смерти, осквернили Его могилу, нарушив закон, оскорбили место вечного упокоения, ибо она, еле дождавшись конца субботы, когда ничего нельзя делать, приготовила благовонные мази для бальзамирования и на рассвете пришла в склеп, который богатей Иосиф, тайный христианин, приготовил для себя, но уступил Христу, опередившему его в смерти (чего ни он, ни другие тайные христиане никак не могли от Христа ожидать), и вот пришла она с мазями в склеп, куда положили тело Христа, завернув в полотняный саван, пропитанный алоэ и смирной, но тела там уже не было! – кричала безумная Магдалина, и Иоанн, тогда