Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов
– Кто?
Педиатр не ответил, повернул голову к храму на холме.
– Если возможны такие совпадения, то значит… – продолжил он таинственно.
Костя неуверенно кивнул.
– Кто? Бог?
– Да Бог само собой… Смысл в жизни есть. Есть смысл.
– Только вы так не волнуйтесь, Борис Аркадьевич!
Я вас умоляю…
– Как же мне не волноваться, когда такие перевороты в жизни происходят, но вы правы, сейчас мне нельзя. Не буду… Я не буду волноваться, я продолжу. Надо говорить, надо всё проговаривать. Молчание – гибель, когда говоришь, всё и случается.
2. Салават в храме
– Я молодой кандидат наук, поехал в молодёжный лагерь на Чёрное море. Там я, кстати, со своим комсомольцем-сибиряком и познакомился, с Алексеем Ивановичем, и там он в первый раз меня и спас, не от тюрьмы тогда, а от исключения, увольнения и прочего. В Болгарию. По комсомольской линии решили поощрить лучших из лучших поездкой в международный спортивно-трудовой лагерь. Полсрока мы должны были работать, собирать урожай фруктов, а ещё пару недель нам в подарок – отдых на Солнечном берегу. По-болгарски – Слынчев бряг, как одноимённый коньяк. Условия самые скромные, поначалу жили в палатках, но природа была в нашем распоряжении. Получилось так, что девушки как раз собирали фрукты, а мужиков бросили на строительство корпуса, в котором предстояло отдыхать будущим поколениям комсомольских интербригад. Строили, асфальтировали, и так жара, а тут ещё асфальт раскалённый, с той поры ненавижу шоколад.
– Почему?
– Запах горячего асфальта очень похож на шоколадный, нанюхались, навкалывались, к вечерним международным танцам мы приходили очень уставшими. Немного потопчемся, и спать. Правильная тактика: ребёнка, подростка, молодого человека, любого, в ком кровь дурная бродит, главное вымотать, тогда на шалости сил не останется. Сейчас к физическому труду с презрением относятся, а это – ошибка. Знаете, вот выпускные вечера грядут, ну и начнётся… А с моим классом знаете как мудро поступили? Нас за три дня до выпускного вечера в поход отправили с ночёвкой, и не в приказном порядке – почти весь класс с удовольствием согласился. Романтика, преодоление трудностей, песни у костра, время такое было… Папа один вёл нас, отец Ольки Мавриной, очень красивой девочки, в которую многие были у нас влюблены, а она – ни в кого, хорошая такая, чистая, да у нас в классе грязных-то и не было… Он вёл, хороший такой дядька, лётчик-майор, прошли от станции Тарасовской километров пятьдесят по Подмосковью, папенькины дочки, маменькины сынки. Так интересно было, первый поход с ночёвкой… Поначалу вдоль Клязьмы шли, удивительно красивые места, храмы заброшенные, лесные озёра, огромные поля… Много нового узнали о жизни колхозников, о которой, как выяснилось, ничего не знали. Совсем не так они жили, как я думал и как показывали по телевизору. Иногда гораздо лучше, кстати, были богатые сёла, кирпичные дома, автомобили личные, но иногда…
Вроде Москва рядом, цивилизация под боком, а тут её почти совсем нет, вдруг какие-то совсем уж медвежьи углы, и местные жители волками смотрят, другой какой-то народ, не русский как будто, точнее, мы, москвичи, – не русские, а там-то как раз самые что ни на есть. Идём как-то вдоль большущего поля, а там – колхозницы, свекловодки с тяпками… Таким нас матом невесёлым обложили, московских туристов, я был потрясён: женщины – и матом ругаются! Это сейчас интеллигенция без мата не может, чем интеллигентнее женщина, тем грязнее матерится, а тогда… У нас в классе, да и вообще в школах на публике это не приветствовалось… Нас было человек двадцать пять, всё-таки большая группа, это нас и спасло, и «фюрер» наш спас, майор этот здоровенный, Олькин батя, а то размудохали бы наш отряд деревенские пацаны и взяли бы девок в полон – ну откровенно нас ненавидели, задирали, цеплялись… И видно, что было за что, – видно по снабжению. Мы же заходили в местные сельпо. Нет, еда у них какая-то была, но вот с одеждой и колбасой – беда, зато книги кое-какие имелись, представляете, тогда в Москве Бунина совсем не было, Блока, Есенина не сразу найдёшь, не говоря уже о Булгакове… Вроде природа офигительная, красота, леса-поля-озёра, животноводческие комплексы, МТС, над некоторыми избами телеантенны, живи – не хочу, но злоба какая-то была в лицах местных жителей. На москвичей.
От одних чуть не с боями отступали, привязались к нам какие-то пацаны, мы идём, и они с нами, и их всё больше откуда-то подваливает, вроде расспрашивают про Москву, шутки шутят, многие из них уже пьяные, нагловатые, задираются. Тут Олег Николаевич – надо же, вспомнил имя-отчество Олькиного отца – приказал отряду двигаться вперёд по маршруту, а сам «принял огонь на себя» и – на грудь, как я потом понял с этими нашими сельскими сверстниками. Через час примерно нагнал нас. Весёлый, никому не рассказал, как он пацанов убедил не преследовать столичный отряд – сказал только, что применил военную хитрость, но все обратили внимание, что от него стало пахнуть алкоголем – при нас выпивать и матом с ними разговаривать ему, наверное, было неудобно… Но я не об этом, дошли мы до озера, забыл название, тоже очень красивое, лесное, там на ночёвку и устроились, всё как положено. Олег Николаевич учил костёр разводить, палатки ставить тех, кто не умел. Вечером купались в озере. Вода чистая, тёплая, сказка, так хорошо было после потного похода в ней очутиться. Комары нас жрали нещадно, спасал крем, как сейчас помню, «Тайга»…
Тогда я впервые обомлел, когда Ольку эту Маврину в мокром купальнике увидел, просто ошалел, понимал, что нехорошо так обращать внимание, но обращал и обращал. Сколько лет за одной партой сидели, целую жизнь, можно сказать, и вот на тебе, такая картина. Я раньше только на лица и ноги внимание обращал, а тут – на всё… Наши целомудренные девочки, а тогда таких было большинство, как-то странно себя вели. С одной стороны, стеснялись, так как впервые перед своими одноклассниками предстали фактически голыми, не как на физкультуре в тренировочных костюмах… С другой – они получали какое-то своё секретное удовольствие от того, что ребята, с которыми они прожили в одном классе десять лет, смотрели на них наконец не как на одноклассниц, а женщин в них увидели, жён, матерей. И оценили – они свою силу над нами почувствовали… В общем, был необыкновенный, наполненный открытиями вечер, песни пели под гитару, битлов, Окуджаву, Высоцкого…
