Общество самоубийц - Рэйчел Хэн
И тут ей стало совершенно ясно, что надо делать.
Лия начала осторожно, но уверенно вынимать иголки из руки Дуайта. Потом она сложила их аккуратной кучкой у него под боком, перегнулась через неподвижное тело и принялась высвобождать вторую руку. Кайто все еще бормотал что-то, закрыв лицо руками, и вроде бы не замечал, чем она занимается.
Лия знала, что с аппаратом искусственной вентиляции легких справиться будет труднее. Можно попробовать его вынуть, но, когда в свое время Сэмюэл впал в кому и у него такой аппарат извлекали, Лия поняла, что только врачи умеют правильно это делать, поскольку устройство сидит глубоко в горле. Она не хотела делать Дуайту больно.
Да, теперь она совсем не хотела делать ему больно. Пламя внутри нее погасло, и тяга к насилию, которой она боялась, сменилась ощущением глубокого покоя. Она спасала Дуайта. Да, Лия причинила ему боль, но врачи, его родные и все-все-все почему-то не видели, что сейчас они мучают его куда сильнее. Дуайта тут больше нет.
Она проследила взглядом, к какой машине подключена пластиковая трубка, торчавшая из бледных губ Дуайта. От машины длинный серый провод шел к розетке в стене. Вытягивая штепсель из розетки, Лия вспоминала Сэмюэла. Брату так и не довелось в последний раз полежать в собственной постели, почувствовать, как ветер шелестит занавесками в его собственном окне, услышать шум машин и чью-то болтовню на улице под окном, ощутить, что он дома и его окружают самые родные люди. «Дуайту тоже не доведется, — подумала она, — но он хоть не будет мучиться еще полгода в этой ужасной белой комнате».
Но, к ужасу Лии, непрерывное и неумолимое жужжание машины не прекратилось, даже когда она ее отключила. Хуже того, где-то в комнате что-то громко загудело. Она вскочила на ноги и попятилась от Дуайта.
— Лия, что ты сделала? — встревоженно спросил отец. Он подошел к постели и увидел кучку окровавленных иголок, которые теперь лежали рядом с неподвижным телом парня, пачкая белые простыни. — О боже, Лия!..
Кайто опустил глаза и увидел вынутый из розетки штепсель. Лия услышала, как отец охнул. Он наклонился, чтобы поднять штепсель, и время замедлило свой бег… Но оно не могло остановиться совсем, и минута, после завершения которой жизнь Лии изменилась навсегда, закончилась.
В палату ворвались врачи.
Глава двадцать первая
После окончания смены, как повелось с недавних пор, Бранко подвозил Анью к паромному причалу. Все шло своим чередом до того момента, когда Анья неожиданно взяла его за руку.
Этим вечером она не в силах была ехать домой к матери. Всю неделю ее преследовал образ Доминики. Доминика на фотографиях в спальне. Доминика в стеклянном ящике. Доминика, которая превратилась в туман.
Анья никогда ее не встречала. Когда Анья вступила в Общество, Доминика им руководила, но старалась не привлекать к себе внимания. Она надеялась, что, если отстранится от деятельности Общества, Министерство не исполнит своей угрозы загнать ее на экспериментальные процедуры Третьей волны. Но Министерство не отступилось. Советы и указания Анье давала чаще всего миссис Джекман, которая в свои сто семьдесят уже никого и ничего не боялась. И все равно это не помогло.
Анья знала Доминику понаслышке, в основном по чужим историям. И еще немного по письмам: после каждого придуманного Аньей видео — первого, а потом второго — Доминика присылала ей по почте бутылку дорогого аргентинского вина и небольшую рукописную благодарность. У нее был старомодный девчачий почерк со множеством петелек — продукт эпохи, когда детей в школе учили писать настоящими чернильными ручками по прописям. Подписывалась Доминика большой буквой Д, а потом еще добавляла «чмоки-чмоки», как школьница, которая пишет подружке в чат, а не антисанкционная активистка, руководитель преступной организации. Анье всегда хотелось знать, какая Доминика на самом деле. Она думала, что рано или поздно с ней познакомится, но теперь этого уже никогда не случится.
Анья почувствовала, как Бранко напрягся от ее прикосновения — на тыльной стороне его руки выступили вены, — заметила, что он поглядывает на нее искоса, делая при этом вид, что смотрит только на дорогу. Анья провела кончиками пальцев вдоль его предплечья. Оно было теплое и твердое, и это очень успокаивало. Потом Анья просунула ладонь ему под бицепс и коснулась предплечья с внутренней стороны, там, где кожа гладкая и мягкая, как у младенца. Она легонько сжала руку Бранко, почувствовала, как он чуть-чуть поиграл мышцами — такое милое тщеславие.
Бранко не произнес ни слова. Анья чувствовала, как замедлилось его дыхание. И активных действий он тоже не стал предпринимать, просто аккуратно свернув к обочине, остановил машину, сложил руки на коленях и посмотрел на нее.
Анья поцеловала его, и выяснила, что губы у него грубые и потрескавшиеся, но потом он их раздвинул, и она нащупала его теплый язык. Бранко продолжал сидеть спокойно и позволял ей себя целовать. Анья вдруг поняла, что, несмотря на редеющие волосы и морщины, Бранко как минимум лет на тридцать младше ее. В том, как он мягко положил руку ей на колено, как прятал язык за зубами, позволяя ей исследовать его рот, не было ничего напускного. В его поведении чувствовалась обыкновенная мужская сдержанность.
Не только она много лет не прикасалась к другому живому человеку. От этой мысли Анью охватила нежность к шумному грубому Бранко, который рассказывал в столовой пошлые анекдоты, но при этом тайно скучал по давно умершему брату и целыми днями работал, чтобы прокормить осиротевшую племянницу.
Квартира у Бранко оказалась немногим больше, чем у нее, но дышалось в ней легко — воздух был свежий и прохладный. Ясно было, что днем тут много солнца. Анья представила себе, как просыпается на неприбранном футоне у окна, как ветерок ласкает ее обнаженную кожу, а в комнате светло и тихо. Она решила, что обязательно останется ночевать. И снова повернулась к мужчине, который стоял рядом с ней, вертя в руке ключи. Анья положила руку ему на поясницу, и он оставил ключи в покое. Они снова принялись целоваться, сплетая языки, и Анья вдруг представила, как это могло
