Дом, в котором... Книга 2. Шакалиный восьмидневник - Мариам Сергеевна Петросян

Хромой стоял на самом краю. Рекс покосился на него — на злую, безгубую прорезь рта — и, зажмурившись, рухнул на дно ямы.

Кот от его падения совсем обезумел. Рыжей молнией понесся по стенам, срываясь и мяукая. Рекс ощупал ногу и, убедившись в ее целости, попробовал поймать его, но кот не давался.

— Не могу поймать! — крикнул Сиамец. — Он царапается!

— Лови, — ответил непреклонный голос.

Кот выписывал вокруг Рекса летучие зигзаги. Рекс попробовал ухватить его за хвост. Извернувшись, кот полоснул когтями, со сдавленным воплем прыгнул Рексу на голову и выскочил из ямы. В руках у Сиамца остались рыжие шерстинки. Кошачьи вопли удалились в направлении гаражей и взмыли к небесам.

Рекс затаился, выжидая. Лицо и руки горели царапинами. Сначала наверху было только небо. Потом появился Хромой. Окруженный золотистым сиянием волос, в полосатом пиджаке цвета горчицы. Он держал обломок кирпича. Сиамец испуганно уставился на этот обломок.

— Поиграем, — предложил Хромой. — Ты будешь кот, а я буду ты. Очень интересная игра. Начнем?

Обломок кирпича полетел вниз. Вскрикнув, Рекс присел на корточки, прикрывая голову.

— Интересно, правда? — спросил его Хромой. — Только зря ты не уворачиваешься. Я ведь могу и попасть.

Швырнув еще два камня, Хромой выдернул Сиамца наверх за ворот. Провонявший рыбой, обмякший, как тряпка, Сиамец висел в его руке, закрыв глаза. Но стоило Хромому положить его на землю, Рекс ожил и, переваливаясь по-крабьи, рванул к Дому. Хромой проследил за ним взглядом, сел на сложенные доски и закурил, стряхивая пепел в яму.

В Чумной комнате мальчишки перебрасывались боксерской перчаткой. Транзистор кричал. Фокусник накрывал хомяка цилиндром, поднимал цилиндр — и грустно вздыхал. Хомяк, так и не привыкший к цилиндру, жадно ел картофельную шелуху, успокаивая нервы. Сиамец Макс в рубашке в горошек сидел на подоконнике, расплющив о стекло нос и губы, и тоскливо смотрел во двор. Ему было не по себе. Его даже тошнило от тревоги.

— А Слепой опять ночью уходил, — сообщил Вонючка, обнимая пойманную перчатку. — Интересно, куда?

— Очень хочешь знать — съезди за ним и посмотри, — предложил Волк.

Перчатка стукнула Волка по щеке, и он отшвырнул ее.

— И поеду, — пригрозил Вонючка. — Только он меня услышит. И пользы от моей поездки не будет никакой.

— Оставь бедного грызуна в покое, — попросил Горбач Фокусника. — Он из-за тебя ест, как сумасшедший.

— Значит, на него действует, — обрадовался Фокусник. — Может, он ест, чтобы не исчезнуть. Набирает лишний вес.

Вошел Сиамец Рекс. Исцарапанный и грязный, провонявший тухлой рыбой. Не глядя на брата, прохромал к своей кровати и лег лицом к стене.

«Я знал, — грустно подумал Макс. — Что что-то с ним приключилось. Что-то нехорошее».

Дохляки тактично ни о чем не спрашивали. Хомяк вперевалку убежал под кровать. Волк рисовал у себя на щеке татуировку.

Сиамец лежал тихо. Двигалась только его рука, бритвой выскребая на стене: «Смерть Хромому». Макс подошел к брату и заглянул через плечо.

Дом не спал. Может быть, спали учителя и воспитатели, собаки и телевизоры, но Дом не спал. В его недрах, под самыми корнями, рождалась музыка, просачивалась сквозь стены и потолки, и он еле заметно вздрагивал, сотрясаемый ею. Все это шло из подвала.

По темным коридорам крались фигуры Чумных Дохляков. Тихо постукивал костыль Фокусника. Слон сопел под тяжестью Вонючки, сидевшего у него на шее. Цепочкой белых пижам они спустились по лестнице, отворили наружную дверь и вышли во двор, черный от безлунной ночи. Такой же цепочкой прокрались к подвальным окнам и сели перед ними на землю, а потом легли. В подвале, оборудованном под бар, бесновались старшие. Окна вспыхивали оранжевым и зеленым, стекла дребезжали от топота танцоров, в разноцветном калейдоскопе метались темные фигуры. Замерев, мальчишки смотрели внутрь.

Прекраснее драк старших только их развлечения. Пивные оргии, фантастические танцы склеенных, колясочные вальсы и дикая, скрежещущая музыка, которую они непонятно где достают. Дохляки изо всех сил таращились в низкие окошки, уверяя друг друга, что в них что-то видно, хотя ничего кроме сменявшихся цветов разглядеть было нельзя. Зато можно было оглохнуть, ослепнуть и умереть от зависти. Они лежали, терпеливо уткнувшись носами в холодную подвальную решетку, моргали, ослепленные вспышками, и им казалось, что они и вправду что-то видят.

Лежа между Сиамцем и Фокусником, Кузнечик глотал цвета: оранжевый, зеленый, белый, синий... и воющую музыку. С каждым всхлипом песни на высокой ноте он ждал, что вот сейчас, под вой и стон этого прекрасного шабаша, из подвального окна вылетит старшеклассница на метле и унесется в черное небо, рассыпая искры и дико хохоча. Конечно же, это будет Ведьма...

«ДАВАЙ! СКОРЕЕ!» — взвизгнула песня.

Она пробьет дыру в стекле, и за ней в эту дыру вылетят все остальные: спланируют вровень с землей, а потом взмоют свечками — один, другой, третий... И понесутся среди туманных облаков, на лету превращаясь в веселых, лохматых чертей. Может, после них на земле от них останутся оборвавшиеся амулеты...

Песня была об этом. Старшие метались, раскачивались, загорались, окрашиваясь в разные цвета, но оставались на месте, не могли улететь, как будто подвал держал их на привязи. Некому было разбить для них стекло.

«ДАВАЙ ЖЕ! СКОРЕЕ!» — звенело у Кузнечика в ушах. Цвета разрывались вспышками:

Оранжевый!

Зеленый!

Белый!

Синий!

Он дышал ртом, сжавшийся, как пружина.

«ДАВАЙ!»

Зеленый!

Белый!

Ахнув, Кузнечик перевернулся на спину и с размаху ударил каблуками ботинок в стекло. Оно зазвенело, осыпаясь, а Кузнечика подхватили с обеих сторон и потащили прочь, выдернув застрявшие между прутьев решетки ноги. Спустя несколько шагов он вскочил и, обгоняя всех, побежал сам, потому что песня продолжала кричать: «Скорее, скорее!» Только теперь это был призыв к бегству. Они взбежали по лестнице (он по-прежнему впереди всех) и с грохотом пронеслись по коридору, спотыкаясь и хохоча. Троим хромавшим казалось, что они летят быстрее ветра, двоим, тащившим третьего, что они бегут быстро, и даже самому большому, жалобно кряхтевшему позади всех, казалось, что он бежит. А еще им слышался шум погони. Ворвавшись в спальню, они повалились на кровати и зарылись в одеяла, как ящерицы в песок. Их душил хохот. Они старались лежать тихо и только незаметно скидывали под одеялами ботинки. Упал на пол один ботинок, потом другой —