По дороге жизни. Сборник рассказов - Геннадий Михайлович Черкасов

всю войну – в пехоте. За пару лет – ни одной царапины. Везло! А в 1943 году, как раз под Новый год, серьёзно контузило. Попал в плен, но о жизни в плену. Да какая это жизнь – скотское выживание! Ты грамотный. Я уверен, что и книжки про это читал, да и фильмов много сняли. Когда я смотрел фильм «Судьба человека», там увидел много правды. Только в жизни всё намного страшнее. Примерно через месяц оклемался, очухался, подумал: «Надо рвать, пока есть силы, а то ещё месяц – и доходягой стану, будет уже не до побега». Уйти из лагеря шансов не было, но так получилось, что я и трое ребят выполняли работу вдалеке от других заключенных, и лагерная охрана не обращала на нас внимания. Каждый из нас понял – это шанс. Рванули, как говорят, по взгляду, не сговариваясь. Еды с собой, конечно, не было. Так, вчетвером, мы пробежали часа два, остановились и решили податься в разные стороны, понимая, что по следу пустят собак. Там уже как кому повезёт, потому как шансов практически не было: шёл февраль, холодно, еды нет. Не прошло и часа, как услышал лай собак. Остановился, взял в руки камень и стал ждать нападения. О смерти я не думал, да и вообще ни о чём не думал. Первую овчарку ударить удалось, потом упал, закрыл голову руками, подтянул коленки к груди. Собаки рвали с остервенением. Я был в сознании, слышал резкий окрик на немецком. Псы перестали меня рвать, но понял, что этим окриком отозвали собак. Ну, думаю, сейчас и поднимать не будут – пристрелят. Вдруг слышу: «Stehe auf!» Эту команду на немецком за месяц пребывания в плену я выучил: «Стоять!» Поволокли к дороге. Там стояло две грузовых машины. В одну из них меня кинули. Повезли в лагерь, но не бросили в общий барак, где я бы точно сдох, а во врачебный, и я потерял сознание. Через пару месяцев пришёл в себя, сошёлся с земляком, он жил в Сокольниках, но я знаком с ним не был.

Советские войска быстро наступали. Как-то рано утром нас подняли и построили, как я понял, тех, кто был в силе. Погрузили в вагоны и повезли, как потом узнал, на территорию Польши, рыть оборонные укрепления. Сокольнический парень тоже оказался в этой же группе. Мы решили бежать и стали думать, как это сделать. Мозговали неделю. Каждый день откладывали по полпайки хлеба, хотя и хлебом это назвать можно было с натягом. Бежать решили во время работ. На них вывозили каждый день с пяти утра. Подъём – в машины и на работу. Так называемый завтрак был часов в девять, а то и в десять. Ели находу. Шла весна 1944 года. Ситуация резко менялась в пользу Советского Союза. Немцы, а именно охрана уже так не зверствовали, как раньше. Короче, мы с другом отошли по нужде и побежали. У меня сложилось впечатление, что охранник всё видел, но выстрелов я не услышал. Домчались до первого села, залегли в лесопосадки. Погони не было. Перекусили и решили дождаться темноты. Ночью выбрались из укрытия.

Тихо, медленно пошли в село. Метрах в ста от первого дома, залегли и стали прислушиваться. Вокруг никого не было видно. Мы встали и пошли к дому. Деваться нам было некуда, постучались в окно. Дверь скрипнула, мы подошли. На пороге стояла пожилая женщина и молча на нас смотрела. На своём языке сказали, что мы русские солдаты, были в плену и бежали. Она произнесла одно слово: «Прошу». Рукой показала, чтобы мы проходили в дом. Войдя, увидели мужчину, сидевшего за столом. Это был её муж. На столе горела керосиновая лампа. Света она давала очень мало. Он пригласил нас сесть. Сказал по-русски, но с акцентом: «Садитесь!» Мы не заставили себя ждать. Женщина накрыла на стол, перекусили. Нам повезло: мужчина понимал и немного говорил по-русски. Сказал, что немцы из села ушли. После еды нам дали добротную одежду, и мы уснули мертвым сном. Рано утром хозяин разбудил нас, сели завтракать. Он предложил нам дождаться советских войск у них, но мы, поблагодарив хозяев за гостеприимство, решили идти к линии фронта. Нам собрали поесть, и мы сразу ушли. Двигались по открытой местности, немцев не было. Наступили сумерки. Решили дождаться рассвета, а потом продолжить путь. Пока шли, слышали грохот орудий, по нему и определяли направление. С утра начался дождь, стало пасмурно, солнца не видно. Услышали гул моторов и увидели танки. Поняли, что это наши. Так мы оказались среди своих, не переходя линии фронта.

Вышли на дорогу, радости особой не было, так как понимали, что дальше будет проверка, и как она закончится, можно только гадать. Танкисты оказались нормальными ребятами, и мы на броне заехали в то самое село, откуда вышли. Дальше – СМЕРШ. Повезло: все наши показания подтвердили хозяева-поляки, у которых мы останавливались. Затем СМЕРШевцы работали с каждым по отдельности. Своего товарища я больше не встречал. А вот во время медосмотра произошёл интересный случай. Меня попросили раздеться догола в присутствии врача и двух СМЕРШевцев. Несколько минут стояла гробовая тишина и сквозило удивление во взглядах. При первом побеге собаки поработали серьезно. Врачи и проверяющие увидели оторванные куски с ягодиц, поясницы, боков и сплошные шрамы. После осмотра всё шло быстро. СМЕРШевцы отписались. Спросили меня: «Ну что, повоюешь?» Я ответил согласием, и отправили меня на два месяца в штрафбат. По-другому и не могло быть, и это лучший вариант.

Примерно в марте сорок пятого контузило меня уже на территории Германии. Попал в госпиталь, потом перевезли в Польшу. Там и встретил День Победы. В середине мая выписали из госпиталя, дали группу инвалидности, звание сержанта и награды вернули. Обмундирование получил старое, а вместо сапог – армейские ботинки и обмотки. Поехал домой с наградами в кармане – на такую форму надевать их не стал. Поезд прибыл на Белорусский вокзал часов в восемь вечера. Весна, светло. Домой в таком виде идти не решился. Дождался ночи и двинулся в Сокольники, а когда подошёл к дому, перед тем как постучаться, надел свои награды».

Закончив своё повествование, Николай вздохнул и добавил: «Да всё нормально! Жив, не посадили, а могли бы, как многих после штрафбата. Сын авиационный институт заканчивает, мастер спорта по плаванию». Свою историю он передавал с грустью, а вот о сыне говорил с гордостью.

Я внимательно слушал Николая, ни разу не перебил, не задал ни одного вопроса. Мы сидели