Непостоянные величины - Булат Альфредович Ханов
Предстоящее
Родители по-прежнему получали сообщения, что все хорошо.
Страх разоблачения притупился.
Сметливый Марат Тулпарович не проявлял бдительности, обещавшая разузнать все о молодом специалисте и затаскать его по судам нервная Мурашова не спешила приводить угрозу в исполнение. Роман понял, что всем вокруг безразлична его биография. Дедушка родом из Казани, скромные планы о научном труде по местному поэту Перцову, арендованная квартира на Красной Позиции, красный диплом, мама отвечает за учет товаров на мебельном складе, папа конструирует велосипеды – набор сведений, которыми москвич потчевал коллег, был экономичен и убедителен.
Откройся правда, Романа бы заклеймили позором. Боже мой, да как он мог так с нами, безнравственно, он же преступник, он же са-мо-зва-нец, а я всегда подозревала, скользкий он типок. Надо же, в образовательном проекте участвует. А в реалити-шоу он не снимается часом?
До тех пор, пока тайна сохранялась, Роман мог рассчитывать на доверие остальных учителей.
Парадоксально, но самозванство делало раскрепощеннее и свободнее. Чтобы найти себя, нужно стать другим. Как-то так.
Несмотря на ежедневную порцию взрывных ситуаций в школе, однообразие утомляло. Чем дальше, тем сильнее. На добрую новость выпадал десяток тревожных и дурных, на один яркий эпизод приходилась стопка тетрадей, доскональная, по канонам образовательного стандарта, проверка которых сулила муки разума. Дети повторялись в ошибках вне зависимости от того, какое количество красной пасты Роман истратил и сколько персональных бесед провел. Если еще несколько месяцев он будет объяснять, что приставки «па» не бывает и чем словосочетание отличается от предложения, то отупеет, а то и вовсе угодит в лечебницу с неврозами. Добросовестный труд чреват.
Летом грянет что-то важное. Не исключено, что поворотное. Пока Роман не мог обрисовать контуры судьбоносного события, всецело полагаясь на предчувствие. Со школой он расстанется по-дружески, научив детей всему лучшему, что умеет сам. До последнего звонка путь проложен ровный: от каникул до каникул, от отчета до отчета, от микродуэли до микродуэли. От зарплаты до зарплаты. Главное – это не воспринимать учеников как глину, а себя как гончара, не прикидываться зрячим среди слепцов и святым в гнезде разврата. Будда, в отличие от Христа, не навязывался в поводыри и не устраивал эффектных шоу, а приверженцев воззрения царевича Гаутамы за всю историю, должно быть, набирается не меньше, чем последователей Иисуса. Безусловно, имеются в виду осознанные приверженцы – не хиппари с мантрами и не те обыватели, кто причисляет себя к православным или католикам за счет ношения крестика.
Дабы не закостенеть в суждениях и не сузить свой мир до размеров квартиры и школы, Роман дал себе зарок гулять в свободное время. Помнится, перед отъездом он часами фантазировал о Казани и ближе к центру поселился, чтобы слышать стук сердца тысячелетнего города. Поэтому в очередной методический день Роман подкрепился перловкой и выдвинулся мимо железнодорожных путей в сторону оживленной автотрассы. Дорога вела, согласно карте, к участку, где сцеплялись улицы со звучными именами – Льва Толстого, Гоголя, Горького. Маститую литературную братию дополнял Карл Маркс, другой головач, навострившийся развивать умные мысли на бумаге.
Жидкий дождик то накрапывал, то переставал. Упрямый ноябрь упивался властью, держа в неволе солнце и вместе с тем охраняя свои владения от поползновений зимы. Снежинкам не дозволялось даже появиться в воздухе, не то что умереть на земле. Назойливый ноябрьский ветер легко доставал до шеи, руки Роман прятал в карманах. Покупка варежек и шарфа откладывалась до кусачих морозов.
Отвыкший от разнородных впечатлений, Роман жадно рассматривал попадавшие в поле зрения объекты: магазин салютов и фейерверков, лавку ритуальных услуг, кладбище за красной кирпичной стеной, торговый центр, высокий отель с синим панорамным остеклением.
Во дворе статного красно-белого храма Святой Варвары, построенного в XVIII веке, расположился двухэтажный черный барак с голой по осени клумбой. Дом Толстого разочаровал простотой и неприметностью. В скверике напротив Роман отобедал ржаным хлебом под приглядом бородатого классика, усеченного по грудь и водруженного на постамент. К одинокому едоку присоседились птицы. Разжалобленный Роман крошка за крошкой скормил им ломоть. Шустрые воробьи подхватывали подачку на лету, суетливые голуби склевывали хлеб с асфальта. Двум синичкам почти ничего не досталось. Сизым они уступали в габаритах. Воробьи перемещались резвыми прыжками, тогда как синицы перебирали по земле лапками, отчего первые поспевали к еде раньше.
Дома в районе принадлежали в основном дореволюционной эпохе. Некоторые, будучи отреставрированы с фасада вплоть до тонкостей лепнины, пустовали внутри. За пыльными стеклами таились потерявшие всякий вид комнаты без мебели и обоев, с потрескавшимися стенами и залитым бетоном полом, с брошенными строительными тачками и кирпичами. Видимо, для тех, кто рулил дискурсом, ответственность перед прошлым замыкалась на подправлении оболочки, на ретушевке.
На улице Большой Красной, куда свернул Роман, исчезли автобусы и троллейбусы, движение ослабло. Зашевелились мысли, тусклые и тяжелые. Вспомнилось, как директор отчитал на совещании Артура Станиславовича за то, что информатик опаздывал и проверял тетради черной ручкой вместо красной. Марат Тулпарович шутливым тоном сообщил Артуру Станиславовичу, что тот при таких успехах с нового года будет зарабатывать деньги по интернету. А еще Марат Тулпарович наказал педагогам ставить оценки чаще, потому что ученик менее чем с шестью оценками автоматически оставался без аттестации в четверти. Вспомнилось, что надвигаются контрольные, олимпиады, комиссии. Отдельным пунктом намечался конкурс кабинетов. Роман не хотел ни с кем состязаться, однако конкурс обязывал каждого учителя составить паспорт кабинета, опись инвентаря, опись справочной литературы, график проветривания и ряд прочих невеселых бумаг.
От тягостных дум Роман спрятался в причудливом доме на Большой Красной. Первый этаж наполовину уходил под землю, и окна с деревянными рамами будто врастали в асфальт. Второй этаж, деревянный, был выкрашен в изумрудно-зеленый цвет, на фоне которого рдели багряные наличники. Рядом с белой дверью, располагавшейся в боковой пристройке, красовалась вывеска «Одежда из Европы». Дверь вела на первый этаж, где также размещалась крохотная типография и некое креативное бюро по организации праздников.
Магазин с европейскими нарядами оказался на поверку обычной комиссионкой. С вешалок свисали аляповатые женские платья, допотопные юбки, клетчатые рубашки для дедушек-домоседов и выцветшие ремни. Девушка-продавец попыталась привлечь Романа кремовым костюмом-тройкой с двубортным пиджаком пятьдесят второго размера за бросовую цену. К чести москвича, он извлек для себя выгоду из заведения с прогорклым местечковым привкусом, прикупив сносные синие перчатки по стоимости двух буханок хлеба.
Предстоящие кусачие
