Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури
— У вас в последнее время были забастовки?
— В последнее время нет.
— Вот и хорошо, — сказал он.
— Это ужасно, что коммунисты то и дело подбивают честных рабочих бастовать, — сказала мать.
— Ишь ты! — сказал брат Анники.
— У нас создали такую систему: организовали различные комиссии, куда рабочие выбирают своих представителей, а фирма — своих, и в них-то и договариваются обо всем, — рассказал я.
— Ах так? И что же это такое? — спросил брат Анники.
— Это так называемая демократия на предприятии.
Взяли фальстарт незадолго до появления бумаги Лийнамаа[15].
— Ну, слышь, и не говори мне о Лийнамаа, — сказал брат Анники.
— Во всяком случае, у нас что-то в том же роде.
— Это последние усилия капиталистов, пытаются еще сопротивляться и забить гол, пока не проиграли окончательно, — сказал он.
— Да уж не коммунист ли ты, Матти? — спросила мать.
Анники тут же вмешалась и запретила говорить о политике, чтобы не вышло так же, как в прошлый раз, а когда ее брат еще сделал попытку продолжить, Анники вытолкала его за дверь, это рассмешило ее брата, и уже из передней он крикнул на прощание: «Всего доброго!» Я пошел к окну посмотреть, как он уходит, сверху он выглядел еще ниже, чем был на самом деле, и еще плечистее, голова в шляпе, словно яйцо в подставке, только тупым концом вверх. На углу улицы он встретил какого-то знакомого и, остановившись, немного поговорил с ним. Но тут же пошел дальше и скрылся из виду.
— Пора и нам, — сказала мать.
Мы с Анники удерживали их, но не очень настойчиво. Отец нагнулся, завязал шнурки туфель, мать нашарила в сумке зеркальце, смотрелась в него и красила губы, широко разевая рот.
— Нам предстоит долгий путь, к счастью, мне не требуется вести машину, — сказал отец.
— Два часа, если только нога не устанет давить на педаль газа, — сказал брат.
— Ну, тогда доберемся еще засветло, — обрадовалась мать.
Они все разом вышли в тесную переднюю одеваться, им пришлось там сторониться, давая место друг другу.
— Еще успею заскочить на танцы, — сказал брат.
— И непременно он должен скакать там все субботы, и воскресенья, и среды. Хорошо бы, он так же рвался работать, — ворчала мать.
Она вошла из передней в комнату попрощаться, сперва потрясла мою руку, потом руку Анники, пожелала всего наилучшего теперь и в будущем. Ее одолевали слезы.
— Сына я лишилась, но получаю дочь, — сказала она. — Только не начинай выть, — предупредил брат.
— Приезжай домой погостить, сходим на рыбалку, — сказал мне отец.
Мы проводили их вниз до самой наружной двери и смотрели, как они садились в машину, отец на заднее сиденье, мать в толстом зимнем пальто — на переднее, а брат — за руль. Через несколько секунд они уже въехали в туннель.
Анники принялась мыть посуду, она вытирала чашки, блюдца и ложки досуха, приносила в комнату и выкладывала рядами на столе. Я укладывал их в большую плетеную корзину, заворачивал в газетную бумагу и делал прокладки из газет между слоями.
— Сестры сразу подумали, что я уже на сносях, — сказала Анники.
— Какое это имеет значение? — спросил я.
— Сейя-то была на пятом месяце, когда их венчали, и теперь ей хорошо смеяться, а тогда на время венчания она затянулась в корсет до того туго, что чуть не потеряла сознание в церкви.
— Может и с тобой случиться, если не найдем квартиру.
— Меня одолевали слезы, но я подумала, вот назло им не заплачу.
— Этого бы еще не хватало, — сказал я.
Когда посуда была вымыта и уложена в корзину, Анники застелила на диване постель. Она раскрыла диван и взяла из ящика под диваном одеяла и подушки, а из комода чистые простыни. От чистого белья в комнате запахло свежестью, как на открытом воздухе, это запало мне в память.
— Сейчас еще не время спать, — сказала Анники.
Позже, вечером, лежа в постели, мы слушали радио — передавали какую-то комедию, интригу которой мы не уловили, у нас самих было о чем поговорить: о помолвке и обо всем, что еще предстояло сделать. Мы послушали новости и после новостей концерт non-stop [16].
Ночью Анники встала и приготовила поесть. Она очень стеснялась наготы, взяла с крючка в уборной желтый вышитый халат и надела. Я лежал на спине и курил. Столбик пепла на конце сигареты рос и кривился, и, когда я уже хотел было стряхнуть его в пепельницу, он отвалился и упал на пол. Пришлось осторожно убрать пепел с пола, послюнявив средний палец.
— Когда появится ребенок, в комнате курить не будешь, придется тебе выходить, — предупредила Анники.
— Посмотрим, вернусь ли, — сказал я.
— Вернешься, куда ты денешься.
— Может быть, что и вернусь.
Я сел на край постели и стал есть. Анники в застегнутом на все пуговки халате сидела рядом со мной.
Она взяла мою руку и положила ее поверх своей так, что кольца оказались рядом, сняла кольцо с моего пальца и надела на свой, сверху своего кольца и, растопырив пальцы, подняла руку к глазам, тыльной стороной к себе, и смотрела на кольца, и на свою руку, и на растопыренные пальцы.
— Квартиру нам не найти, — сказала она.
XI
В понедельник, незадолго до окончания работы, Сипола пришел в будку, предложил мне сигарету и сел побеседовать.
— Наш Маттила закончил ученичество и, по старинному обычаю, угощает старых печатников. Мы подумали, что уж если ты такой наполовину разумный человек, может, присоединишься к нашей компании?
— Могу и присоединиться, — сказал я.
— Так приходи.
— И приду.
— Мы пойдем ко мне, потому что, по сути дела, больше и некуда. Кабаки скоро закроются, к тому же там слишком дорого. Довезу тебя на своей машине, если у тебя сегодня нет своей.
— Нету, я буду пассажиром, — сказал я.
Доверенный пошел к машинам, их уже начали останавливать и мыть. Я ходил по цеху, смотрел, чтобы все рабочие места были оставлены для утренней смены в порядке, и проверял,
