Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
Нет, не всё. Под это замечательное дело, итальянец понижает голос, надо было бы внести небольшой взнос, как делают все, кто расписался, и тогда мир для всех бамбини планеты наступит значительно быстрее.
Гм. Папа старается не смотреть на маму. Сколько?
Сколько? «Де Вито» вкрадчиво заглядывает папе в лицо. Ну сколько бы от щедрот смог дать детям «Direktor Gasprom»? Ну уж хотя бы десять евро, – это для него не сумма…
Папа густо краснеет, крякает и лезет в бумажник.
Эпитафия хаггису
Больше всего на свете папа любит меня и путешествия. Мы с ним наслаждаемся крепчайшим кофе на открытых террасах парижских брассери, пробуем тапас в барах Мадрида, галлонами поглощаем эль в знаменитых лондонских пабах, но это не потому, что чревоугодие – главная папина черта. Сам до краёв наполненный жизнью, папа ищет эту жизнь и там, в чужестранье, – Эйфелева башня, например, для него достаточно мёртвый объект, а вот люди, их поведение, привычки, незнакомая речь, манера одеваться (особенно когда это национальный костюм, как в Шотландии), необычные блюда местной кухни и особенности их употребления вызывают у него бурный интерес.
Несколько лет назад, прилетев в Глазго, папа задался целью попробовать хаггис. Стоически перенеся традиционную обзорную экскурсию и недоуменные пожимания плечами нашего гида по поводу того, где возможно отведать искомое блюдо, папа принял решение: надо взять такси. Уж кто как не бывалый шотландский водила должен знать местонахождение вожделенного блюда – так рассуждал папа, руководствуясь своим богатым жизненным опытом.
В самом сердце Глазго, на Джордж-сквер, они наконец нашли друг друга: наш любознательный папа и истинный шотландский таксист. Я никогда в жизни не видела людей, которые составляли бы настолько гармоничную пару: каждый из этих двух отлично знал своё дело, в том числе и секрет, как сделать счастливыми окружающих.
Итак, красно-коричневая, продубленная суровыми ветрами Шотландии физиономия сиплым голосом радостно пригласила нас в своё авто. И началось…
Мы носились по городу, слушая сумбурные объяснения на чудовищном английском, прерываемые оглушительным хохотом, отдалённо напоминающим лай собаки Баскервилей. Таксист изо всех сил желал наполнить счастливыми мгновениями наше пребывание в Шотландии и исподволь прощупывал сферу наших интересов… На фанатский магазин и густо мелькающие билборды с «Глазго-Селтик» мы не отреагировали никак. Про памятники и местонахождение музеев полчаса назад уже узнали практически всё от унылого гида. Может быть, мы любители гастрономического туризма? Так он знает несколько чудесных заведений, где подают отменный шотландский эль, который прекрасно идёт под ирландское рагу.
«Нет, спасибо. Ирландское рагу мы уже пробовали в Ирландии», – отнекивались мы.
Так какого же рожна нам надо?
Папа робко заикнулся про хаггис.
– Хаггис? – изумлённо вытаращенные глаза водителя встретились с моими в зеркале заднего вида.
– Хаггис, хаггис, – подтвердила я.
Где там его можно, ну он сам понимает… И вообще, каково это блюдо на вкус, а то все наши источники как-то противоречивы на этот счёт…
«Не может быть. Такие приличные люди» – было написано на его лице. Он не знает, где можно попробовать это. И не знает, каково оно на вкус. Так ответил нам истинный шотландец.
Почему, интересно?
А потому что он сам никогда хаггис не ел, не ест и не будет есть. Почему? Потому что хаггис – это б-э-э-э… И он сделал соответствующий выразительный наклон к рулю. И пусть мы выбросим из головы все эти глупости, вот лучше он нам…
Папа испытал двоякое чувство: с одной стороны, ему было стыдно перед истинным шотландцем за свой неподобающий гастрономический вкус, а с другой – отступать он не привык и сам лучше всех знал, что ему нужно, а что нет. Тут очень кстати наше путешествие подошло к концу, и мы поспешно вылезли из машины. Папа одарил водителя щедрыми чаевыми, долго тряс его коричевую, как клешня краба, руку…
Хаггис мы всё-таки попробовали. В самом неожиданном месте – в кафетерии дворца-оранжереи Киббла. Ничего особенно омерзительного он из себя не представлял: просто четвертушечка чего-то странного, наполненная рубленым ливером, смешанным с крупой типа перловки…
Мечты о Провансе
…Сегодня на столе у папы рядом с чашкой утреннего кофе – Питер Мейл, «Год в Провансе». Папа читает книжку, пьёт кофе, и жизнеутверждающие звуки партии пуза разносятся по всей квартире.
Готовься, Прованс! К тебе идёт мой папа. Вполне возможно, только для того, чтобы стоять на твоих душистых холмах и, обозревая крошечные домишки, сады, ворота из выщербленного вековыми ветрами дерева с заржавленными скобами, нехитрую крестьянскую утварь, видеть затуманенным взором бревенчатые избы родной Фёдоровки – деревни, где он родился. А ещё – вздрагивать от ощущения, что вот-вот из-за того угла вывернется главная подруга его детства – бабка Апрося с морщинистым улыбчивым лицом и единственным зубом во рту…
Между Боном и Безансоном
Как-то раз я, папа и мама на автомобиле отправились из Парижа в Страсбург.
Вот это было приключение! Мы разделили его с дивной тёткой – Дариной, нашим гидом и водителем по совместительству…
Что это было за чудо!
Мы крались в темноте с замиранием сердца по узеньким улочкам города кошек Труа, чертыхаясь и попадая ногами в канавы для слива нечистот. Между островерхими башенками с флюгерами-котами то возникал, то пропадал красновато-медный диск луны.
Мы мчались глубокой ночью по зловещей лесной дороге, которая по закону жанра должна была упереться в замок Людоеда, а привела к ажурным воротам с надписью: «Осторожно, любезный кот!». За ними скрывался увитый цветами старинный «мезон» с такой же древней хозяйкой в белоснежной мудрёной причёске и с мелко дрожащими руками. В узорной шали поверх длинной викторианской ночной рубахи.
Я прекрасно помню «Комнату Принцессы» (так было написано на двери с колокольчиком, в которую мы вошли): там была удивительная кровать под пологом, затканным барочными розами, старинная мебель, туалетный стол, обитый ситцем, с мутноватым зеркалом, такие же хрустальные флаконы из-под духов бог знает каких времён; медные начищенные подсвечники и портрет тётушки хозяйки в серебряной рамке… А утром –
