Городошники - Татьяна Нелюбина
Он устало садится.
– Посмотрите, здесь цифры на все случаи жизни, – и трясет какой-то папкой. – Хоздоговорные работы – тоже цифры. У нас – на столько-то тысяч, а у них – меньше. Вовремя сдал – коэффициент выше. Ученый совет высоко оценил – и коэффициент повышается. Учиться нужно – соревноваться!
Он снова погружается в расчеты.
Германа Ивановича не интересуют цифровые результаты нашего труда (ни денежные, ни соцсоревновательные), его возбуждает сам процесс работы – творческий, разумеется. Он его просто пьянит. Он получает наслаждение от этих линий, бумаги, клея, идей и прочего (он так увлечен, что ни разу не взглянул на меня). Я знаю, что он скажет мне позже: «Ты здесь, и ощущение того, что ты рядом, наполняет меня безмятежным покоем и безоблачным счастьем». Скорее всего, он прислушался к моим просьбам – в стенах института придерживаться официальных отношений.
У меня лекция. Я люблю читать лекции потоку (Герман Иванович наотрез отказался). В зале ровный гул, он смолкает при моем появлении.
– Здравствуйте, товарищи. Я не рассчитываю, разумеется, что вас всех в равной степени заинтересует «Озеленение городов и промышленных зон», но рассчитываю на тишину. Галерка, вы успокоились, или еще подождать? Впрочем, всем, кто желает, я позволяю покинуть аудиторию.
Я никогда не читаю с листа. Я хорошо подготовлена, врасплох меня не застать. Я так строю рассказ, чтобы не подавлять неискушенных в науке озеленения слушателей избытком научной терминологии (сама в ней едва разобралась, собирая по крупицам нужную информацию). Я начинаю не с общих суждений, а с конкретных и знакомых понятий: аллеи, бульвары, скверы, сады и парки нашего города. По скептическим взглядам «умудренных» жизненным опытом юных девиц, я понимаю, что попала в самую точку – уж что-что, а эта тема им близка и знакома, все-таки еще в грудничковом возрасте они мочили свои пеленки в садах и парках дорогого Урала и великой Сибири.
Я предложила им (не только девицам) взять бумагу и карандаш и набросать по памяти какой-нибудь сквер. Сквер перед заводоуправлением (студентам с кафедры промышленной архитектуры), сквер перед каким угодно общественным зданием (студентам кафедры жилых и общественных сооружений) и своим (градостроителям) – такой сквер, где бы они с удовольствием встречались, например, после занятий.
Я хотела посадить их в лужу, но не ожидала, что результаты будут такими плачевными. Не зря пожертвовала пятнадцать минут своей лекции. Я прошла по рядам – у всех примерно одно и то же. Кружки, ромбы, колечки.
У нашего Прохора – пара овалов. Я бы назначил свидание, говорит он, в таком саду, который способствует возникновению различных настроений: радости, грусти, экстаза…
(Дружный, радостный смех).
Прохор – крупный, крепкий, надежный парень. Волосы, наверное, вьются, но подстрижены коротко, как в армии. Из ворота рубашки лезет буйная растительность.
– Я уверена, Прохор, вам это удастся. Вы спроектируете такой сад, опираясь на свой собственный опыт и опыт ваших предшественников: в садах Древнего Китая, например, создавалось веселое, мрачное, романтическое, героическое настроение… Древнегреческая архитектура – солнце, радость… Мавританская – печаль. Готика – священный экстаз… по Энгельсу.
Прохор покачивается на стуле. Улыбается, смотрит мне прямо в глаза. Того и гляди, назначит свидание в готическом саду.
Он у нас парень не промах.
Итак, в Древнем Китае различали три главных типа ландшафтов: веселые, мрачные и романтические – в зависимости от настроения, которое они создавали. Европейские парки делились на героические, идеалистические, сентиментальные – в зависимости от производимого впечатления. Не забудем о японских садах – миниатюрные слепки (с элементами религиозного и поэтического символизма) представляют собой «морские скалы», «дикий ручей», «горный сад», «сухой ручей». Но вернемся к настроению – вообразите себя в темнохвойном лесу. Сомкнутые, тенистые, сумрачные ландшафты вызывают строгое, суровое, даже мрачное настроение… Были в Ломоносовском парке под Ленинградом?
Лес рук.
Теперь они меня слушают. Я рассказываю про светлохвойные леса. Ажурная крона, редко стоящие деревья – леса солнечные, светлые, жизнерадостные. Воздух теплый, смолистый.
Дубравы. Парк Дзержинского в Останкине – двухсотлетние дубы! Устойчивость, мощь.
А березовые рощи! Беленькие стройные стволы, много солнца… Я заканчиваю лекцию точно по времени. Звонок.
Владимир Григорьевич встречает меня такими словами:
– Я просмотрел ваш раздел (по озеленению и благоустройству хоздоговорного поселка), в целом, неплохо, есть несколько замечаний.
– Поражаюсь вам, Владимир Григорьевич! Как вы все успеваете?
– Где вы обедаете? Герман Иванович, пойдемте в «Киев».
Обсуждая эти «несколько замечаний», мы дошли до кафе. Оно размещалось в здании нашего института, как и ресторан «Восток» (в противоположном крыле).
Мы заказали котлеты «по-киевски». Герман Иванович все порывался мне что-то сказать, но было совершенно не до того, хорошо еще, он не наступал мне на ногу под столом, не задевал своим локтем мой и не сжигал меня взглядом, а эта его манера стискивать руки на груди… И весь этот февраль показался мне каким-то сплошным умопомрачением, и январь тоже, и декабрь в придачу, единственное, чего я желала себе, чтобы жизнь снова вошла в привычную колею.
– …он глубоко вздыхал перед чтением железобетонных конструкций и каждый раз после занятий звонил домой: Жена, ставь щи! – Владимир Григорьевич рассказывал о своем далеком прекрасном студенческом времени, и что интересно, почти никогда не повторялся. Занятия по архитектуре у них вел сам Бабыкин, и если Бабыкину что-то не нравилось, он говорил: «Яичница с луком». Бабыкин цитировал русских классиков: «Аркашка, не остри». Любил латынь: «Se non e vero, e ben trovato». (Если это так, то здорово придумано). «Quod licet Jovi, non liset bovi». (Что приличествует Юпитеру, не подобает быку).
Возвышенный и таинственный мир архитекторов!.. Куда нам, простым смертным, до них.
«Ты рисуешь, так поступай на архитектурную специальность, она в этом году открылась в УПИ». (Заслуга Бабыкина). Год был 1947, Владимир Григорьевич, тогда еще Володя Десятов, с отличием закончил Уральский политехникум и имел право поступать в институт без экзаменов. Ну, архитектура, так архитектура, решил он. (А хотел стать художником). (Рисовал он, естественно, с детства). Бабыкин набрал в группу 39 человек. Повел их на стройфак, на пятый этаж в угловую аудиторию, где они и прозанимались все шесть лет
