Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
Мы чуть не запрыгали от радости и принялись закидывать вещи в рюкзаки.
— Да вы так не торопитесь! — улыбнулся математик. — Пока вертолет вылетит, пока до нас доберется… Я думаю, раньше часа дня нет смысла к аэродрому идти.
В половине первого мы пришли на аэродром. Вернее, в то место, которое жители поселка называли этим гордым именем. «Аэродром» представлял собой круглую площадку, на краю которой болталась привязанная к шесту полосатая красно-белая «колбаса» — указатель силы и направления ветра. Постепенно подходили пассажиры: не мы одни две недели не могли выбраться из Белоярска. Собралась огромная толпа, и я не пожалел о том, что мы вышли пораньше, — в очереди мы стояли первыми. Люди переговаривались, и я услышал, что многие вообще сомневаются, что вертолет сегодня будет.
Я сидел на своем сундуке с экспонатами, смотрел вдаль и вдруг заметил в небе маленькую черную точку.
— Летит! Смотрите, вертолет летит! — закричал я с какой-то детской радостью.
Люди поднимали головы, улыбались, показывая друг другу на приближающуюся винтокрылую машину. Через пять минут оранжево-синий Ми-8, подняв тучи снега, приземлился на «аэродроме».
Пропустив пассажиров, прилетевших в Белоярск, мы подошли к металлическому трапу. В овальном проеме люка показался летчик.
— Двадцать два человека! Больше не возьму, даже не просите! — Он строго окинул взглядом толпу желающих улететь. Люди зашумели, но командир воздушного судна был непреклонен.
— По очереди заходим, время не теряем! — крикнул он и исчез внутри вертолета.
Варя с Юрой быстро взошли на борт, а мы с Горном застряли, пытались поднять тяжелый сундук. Сундук скользил по трапу, вырываясь из рук, и явно хотел остаться в родном поселке.
— Это что за «сундук мертвеца»? — хмуро посмотрел на нас второй пилот, который следил за посадкой. — Да он, похоже, и в люк не войдет!
— Войдет! — просипел я, толкая проклятый ящик наверх. Второй пилот покачал головой и принялся нам помогать.
— Ничего себе! Да там килограмм пятьдесят будет! — присвистнул он, заталкивая вместе с нами сундук в хвост вертолета. — Ну, хлопцы, смотрите! Если сейчас взлететь не сможем — пеняйте на себя!
Но опасения летчика были напрасны. Через полчаса винты могучей машины подняли нас над землей, вертолет развернулся и взял курс на Салехард. Мы летели над разноцветными домиками поселка, посреди которых гордым замком возвышалась школа-интернат, над крошечным чумом у реки, где остались наши друзья-оленеводы, над белой лентой Оби, разорванной длинными черными проталинами…
Новая вера
Устроившись в гостинице при аэропорте города Салехард, мы пили чай и решали, что делать дальше. Попасть в Зеленый Яр, расположенный на острове, мы не могли: лед на реках был совсем тонким. Ребята устали и думали о возвращении в Москву. Я же мечтал купить недостающие экспонаты.
— Ну ты бы позвонил этим своим Тайшиным! — предложил Юра. — Может, их и нет в городе, в тундру куда-нибудь уехали? Чего сидеть и гадать, как на кофейной гуще?
Мать Олега, Людмила Езиковна, оказалась дома, причем даже не в Горнокнязевске, а в Салехарде. Я договорился о встрече, и мы с Варей отправились в гости.
Дом на Почтовой улице нашли сразу — он стоял недалеко от огромного подвесного моста через один из притоков Оби. Дверь нам открыла крепкая пожилая женщина в национальном хантыйском платье, богато украшенном оборками.
— Людмила Езиковна? — спросил я.
— Здравствуйте, здравствуйте! — улыбнулась хозяйка. — В дом проходите! Сейчас я вам чай поставлю!
Мы зашли в квартиру. О том, что здесь живут ханты, напоминали только меховые кисы у входа, ягушка, лежащая на сундуке, да сама хозяйка. Мы прошли на кухню, куда пригласила нас Людмила Езиковна, и сели за стол. Со стен на нас смотрели плакаты, изображающие Иисуса Христа, Апостолов, счастливых людей, тянущих руки к Спасителю… Хозяйка заметила, что я с любопытством разглядываю плакаты:
— Мы христиане! В Иисуса веруем. Вы тоже христиане или нет? — Людмила Езиковна строго посмотрела на нас.
— Конечно, христиане! — поспешил ответить я. — Православные, в церковь ходим…
— Православные неправильно в Бога веруют! — назидательно сказала хантыйка. — Иконы почитают, а для нас это — грех. Иконы — они все равно что идолы! У нас своя церковь, мы настоящие христиане…
— Э-э-э, простите, Людмила Езиковна, а как ваша церковь называется? — спросил я, несколько обескураженный столь активной проповедью.
— Церковь Иисуса Христа! У нас пастор очень хороший, мы на службы в молельном доме собираемся, псалмы поем. Вам тоже надо от икон отказаться, тогда Иисус войдет к вам в сердце!
Людмила Езиковна говорила очень страстно, глаза ее горели, от волнения она даже начала немного заикаться. Я сидел и поддакивал: спорить со столь убежденной христианкой было безумием. Хозяйка налила чай, поставила на стол блюдо с мороженой рыбой. Я рассказал о нашем путешествии, о том, как мы гостили у Гаврилы.
— Знаю я их семью! — неодобрительно сказала Людмила Езиковна. — Язычники они, идолов своих почитают, иконы кровью мажут! Вы-то хоть кровь не пили? Очень большой грех — кровь пить!
Мы с Варей переглянулись, и я отрицательно покачал головой:
— Нет, кровь не пили. Мы же тоже христиане!
Хозяйка улыбнулась, с теплотой посмотрев на нас.
— Это правильно. Иисус Христос на кресте умер за грехи наши, не должны мы бесам кланяться, кровь пить. Мы ведь раньше тоже в тундре жили, кочевали, оленей пасли. Идолам поклонялись, что говорить… — Людмила Езиковна вздохнула. — А потом приехали к нам проповедники, рассказали про Иисуса. Велели тем, кто в Христа уверует, иконы с идолами сжечь! Я в Иисуса сразу поверила, но боялась идолов сжигать, боялась, что отомстят они. Язычницей была. А потом, летом дело было, когда в горах каслали, ударила в мой чум молния! Чум вспыхнул, я чуть живая выскочила. С тех пор вот заикаюсь немного. Поняла я тогда, что это Иисус хотел идолов проклятых уничтожить, ударил молнией! Собрала я иконы с идолами, с Хозяйками чума — куклами тряпичными и сожгла все! С тех пор настоящей христианкой стала…
Я слушал рассказ хантыйки, и мне казалось, что время помчалось вспять, что мы перенеслись на сотни лет назад, в другую эпоху. Я словно наяву видел, как суровые монахи воздвигают на холодных скалах деревянные кресты, пылают в кострах древние идолы, опустив головы, идут креститься покоренные казаками самоеды и остяки…
— Иисус меня спас, всю мою семью! — с гордостью сказала Людмила Езиковна, и видение исчезло. — Сын мой, Олежка, пил сильно. Я уж и не знала, что делать. Однажды выпил он с друзьями своими в поселке, сел на нарту и в тундру поехал. Я тогда в чуме жила. И вот выхожу ночью — стоит упряжка, а на нарте — сынок мой! Я к нему бросилась, думала, что и неживой он
