Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Дочь плохо переносила горную дорогу на Красную Поляну, всегда укачивалась и предпочитала поездки вертолетом, хотя это гораздо дороже и не всегда доставались билеты на нужный рейс. С Адлерского аэропорта до Поляны лету было пятнадцать минут. А на автобусе два с половиной часа, бывало и больше, в зависимости от погоды, количества остановок и людей в автобусе. Извилистая горная дорога все время шла на подъем, открывая все новые и новые красоты: то прямо перед собой можно было увидеть голубую гору, покрытую густым и высоким хвойным лесом, то ущелье с синей водой в реке и близко спускающиеся к ней ветви деревьев, то сбоку, прямо около дороги, далеко внизу, увидеть бушующую бело-синими волнами Мзымту. Туристы, впервые едущие туда, то и дело испуганно вскрикивали, особенно при виде обрывов и крутых поворотов. Некоторых от этих поворотов тошнило, как это обычно бывало с Катей. Из-за своего неважного вестибулярного аппарата ей приходилось ехать всегда стоя. Савва помнил, как он злился, что она стоит в неудобной позе среди толпы, хотя за место уплачено: сиди и наслаждайся открывающимися за окном автобуса красотами. Но, как говорится, никуда не денешься, когда здоровья нет.

Савва поморщился, когда пришла мысль о здоровье. Что-то нехорошо он себя чувствует, особенно последнее время. Хотелось уйти на пенсию или в бесконечный отпуск. Сидеть дома или хоть поселиться у Костаса, помогать ему по мере сил. Костас предлагал как-то, Савва улыбнулся своим мыслям: и Марицу бы видел целыми днями. Говорить с ней и то – большое для него удовольствие. Ему нравилось, что она угадывала даже самую скрытую его мысль или намерения. «Да-с, было бы неплохо пожить здесь. Но кто деньги-то будет зарабатывать, семью содержать? «Мечты, мечты, где ваши сладость?» Мечты ушли остались гадости!» Он подумал о том, как он сглупил, женившись. Хорошо еще, что не официально. Зачем ему эта женщина, да еще с дочкой, хоть и взрослой? Сейчас бы у него была бы только Катя, которая сама себя может содержать. И ничто бы не помешало ему переехать в Поляну… А впрочем, они и сейчас не помеха, в крайнем случае, можно сказать Зинаиде «до свидания» и был таков. «Надо прозондировать почву насчет житья на пасеке, – решил он. – Сегодня же я это и сделаю».

Дальше он ехал, не занимая себя никакими мыслями. Только смотрел вперед и любовался природой, иногда поворачивался к соседу – туристу и объяснял, какое место по маршруту они проезжают.

* * *

Теперь Ирини старалась не задерживаться на работе. В вечерних летних сумерках она проходила длинную пыльную, хоть и асфальтированную дорогу с улицы Трудовой, по Ниеткалиевой до своего четвертого переулка имени Сулейманова. В сумке она несла баночку сметаны, две жирные рыбины – простипомы. В столовой, перед уходом домой каждый работник что-нибудь забирал с собой, так сказать, из остатков. Многие, конечно, пытались злоупотреблять возможностью что-нибудь бесплатно «прихватить», но заведующая контролировала довольно жестко и не давала слишком навороваться. То, что Ирини сейчас несла домой – было в каком-то смысле «нормой». Дома ждали ее две племянницы: внучатая Танечка и Аница. Тяжелая тоска одиночества сразу же ушла с их появлением, и все вечера они только и говорили о родных и близких, о планах, о бывших мужьях. Кстати, Семен не удосужился ни разу появиться.

– Вот ведь какой оказался! Знает, что виноват и не появляется хоть как-то выяснить отношения, – удивлялась Ирини

– А что тут выяснять? Он меня понял. Понял, что со мной поздно разговаривать. Пусть он хоть ползком приползет сюда из своего дома, я его ни видеть, ни слышать не хочу. А придет, собаку на него спущу. Да и не придет. Он, ко всему, хороший трус.

– Но все-таки ребенок – то его… Неужели не болит душа?

– Ребенок ему не нужен. Он для этого ребенка не пошевелился за целое лето одну единственную комнату сделать. Вот пусть себе сидят с братцем и воняют не то, что на весь дома, а на всю улицу, – лицо Ани раскраснелась, глаза загорелись опасным огнем.

Ирини перевела разговор:

– Купила я сегодня вязанную шапочку Танечке.

– Шерстяную?

– Нет, нитяную, связана в виде кружев. Такая уж хорошенькая. Я не удержалась. Тем более, что завтра приедет Фрося, пусть посмотрит на красотку нашу.

– Да не хочу я видеть эту Фросю, подсунула мне этого долбо-ба.

– Ну, Анечка, разве она или я хотели тебе плохого? Все их хвалили, говорили: хорошие братья, уважительные. Дом строят. Я думала хорошо, что они без родителей, у тебя не будет свекрови. Сама все в свои руки возьмешь. Да вишь, раз они бездельники и лентяи, тут уж хоть бери хоть нет – бесполезно. Вот на что мой бывший имел золотые руки, но из – за лени ничего не хотел делать. Разве, что иногда на него находило желание что-то смастерить. Вот видишь, эти стульчики он сделал своими руками, как из магазина. Лучше! Прочные и аккуратные. Этот шкаф тоже. Он правда уже старый, ему без малого пятнадцать лет. А полы покрыл, ни одной щели нет. Человек с головой, но ленивый.

– Да вашего мужа с моим вообще не сравнить. Хоть знаю – и вправду ленивый был.

– Почему это? – Ирини несла шапочку, и остановилась от удивления.

– Ваш был какой-то интеллигентный, грамотный. Все что не спросишь – все знает. Всегда объяснит. Я у вас одно лето была, он мне понравился: приветливый и обходительный.

Ирина насмешливо фыркнула:

– Да! Это он умел на людях показать себя в лучшем виде. Что ты! Профессор! Добряк! А для жены или семьи никогда не переработается. Он еще хуже твоего долбо-ба. Твой хоть не притворялся хорошим.

Аница тоже с удивлением смотрела на тетку. Ирини продолжала:

– Врал, как хотел, гулял и изменял, как мог, только о себе думал. Я тебе рассказывала, как о нем отозвался один грек, с кем он работал на Буруле?

– Да. Насчет ресторанов и женщин?

– Да. Вот то-то и оно. Какая женщина такое будет терпеть? Прятать от детей конфеты и мед и есть потихонечку. Даже вспоминать о нем противно!

Разволновавшаяся Ирини, наконец, достала шапочку и принялась надевать на головку ребенка.

– Нечего о них говорить! Посмотри лучше сюда.

Танечка в новом кружевном чепчике смотрелась,