Дни убывающего света - Ойген Руге

— Всё равно чешется.

— Хорошо, — сказала Ирина, — тогда мы заедем домой, и ты наденешь что-нибудь другое.

Немного досадно, что ребенка так балуют. Умный, открытый мальчик, но такое воспитание неминуемо приведет его к беде.

— Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, — начала Шарлота, желая рассказать ему историю о колючем белом шерстяном платье, которое ей приходилось каждый раз надевать, когда по воскресеньям мать ходила в Тиргартен, но в этот миг завелся мотор, и вся машина затряслась как кофемолка.

Ирина остановилась на Фуксбау. Дом был окружен строительными лесами. На ремонт дома Курт также одолжил у Шарлотты немаленькую сумму.

— То есть машина, собственно, больше для Ирины? — осведомилась Шарлотта, когда Ирина и Александр вышли из автомобиля.

— Мама, я не могу водить машину, ты же знаешь, что я вижу только одним глазом.

Шарлотта молчала. И правда, об этом она не подумала. С другой стороны — зачем Ирине машина?

— Кроме того, я же возвращаю тебе деньги, — добавил Курт. — Я ежемесячно выплачиваю тебе двести марок, и когда мне повысят зарплату, буду возвращать по триста.

— То-то и оно, — сказала Шарлотта и сдержалась, да, она сдержалась, чтобы не добавить: ты платишь, а Ирина водит.

Тем не менее Курт заметил:

— Мама, я не знаю, почему ты так враждебно настроена.

— Я не враждебно настроена.

— Я считаю, — продолжил Курт, — то обстоятельство, что мы сейчас живем раздельно, можно использовать как возможность начать новую главу в наших отношениях.

— Я тоже так считаю, — ответила Шарлотта.

Она не хотела углубляться в тему. Ей было больно от несправедливости Курта. Как будто она виновата! Она уже столько времени пытается восстановить отношения, и ее обижало, что Курт этого даже не замечал. Никогда не позволила она себе ни единого критического слова в адрес Ирины: о ее прихотях, ее маниакальной расточительности, напротив, она дала деньги на Иринин проект по перестройке дома, хотя тот казался ей во всех отношениях чрезмерным. Теперь Ирине еще и машина нужна… А результатов никаких. Курт пахал, Курт защитил кандидатскую, написал первую книгу, великолепную книгу, в то время как Ирина еще не кончила учиться на документалиста. Да и как, если она даже по-немецки нормально не говорит.

Вслух Шарлотта всего этого не произнесла. Вместо этого спросила:

— Ты, кстати, уже прочел «НД»?

— Да, — ответил Курт, — я прочел твою статью.

Тут в машину сели Ирина и Александр, Александр в свитере, и Шарлотта предприняла очередную попытку:

— Когда мне было столько же лет, сколько тебе…

И снова затарахтела кофемолка, какое-то недоразумение, а не машина — в ней даже не поговорить. На заднем сидении бросало из стороны в сторону. К тому же Ирина вела машину пугающе быстро, с грохотом проносилась мимо перекрестков, не глядя направо или налево.

— Разве не надо иногда дорогу уступать? — вежливо поинтересовалась Шарлотта.

Никто не ответил — возможно, они не поняли, кому из них двоих адресован вопрос, или не расслышали его из-за шума. Повторять Шарлотта не стала.

Они подъехали к парку Сан-Суси и собрались выходить. Но Александр запротестовал:

— Но я хочу еще покататься!

— Мы же потом поедем обратно, — возразил Курт.

Однако ребенка было не переубедить: кататься!

Ирина сказала:

— Ну, тогда поедем в Цецилиенхоф.

— Слишком близко, — воспротивился Александр, — вы говорили о «путешествии на автомобиле»!

Что за вещи здесь происходят. На самом деле принялись размышлять, не продлить ли поездку до Борнима или Нойфарланда. В итоге все сошлись на Цецилиенхофе, хотя добираться до него решили окольными путями. Александр был доволен.

— У нашего автомобиля есть запасной бензобак, — сообщил он.

Шарлотта кивнула.

Наконец-то Цецилилиенхоф. Маневрирование при парковке машины напоминало швартование корабля. Курт помог ей выбраться — прямо какое-то скалолазание — и спросил:

— Ну? Как тебе наша машина?

— Великолепно! — воскликнула Шарлотта.

Александр стер рукавом птичий помет с кузова. Шарлотта удержалась от замечания. Александр еще долго оборачивался на машину, а Шарлотта ждала, когда же они отойдут от нее подальше.

— Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, — начала она в третий раз, — то каждое воскресенье мне нужно было ходить с мамой в Тиргартен, так как ей безумно хотелось засвидетельствовать свое почтение кайзеру, который там иногда прогуливался.

У Александра округлились глаза.

— Кайзеру?

— Именно, — подтвердила Шарлотта, — кайзеру Вильгельму. И мы порой часами ждали, придет кайзер сегодня или нет, и мне всегда приходилось надевать белое шерстяное платье, ужасно колючее. Сплошные колючки, а не платье, — сказала Шарлотта и взглянула на Александра, чтобы проверить реакцию на свою историю.

Никакой. Вместо этого он спросил:

— А кайзер потом появлялся?

Ирина сказала:

— Мамочка, перестань. Если в твоей жизни случилось несчастье, то не надо желать, чтобы оно повторилось с другими.

— А кайзер потом появлялся? — повторил Александр.

— Да, — ответила Шарлотта, — потом появлялся кайзер. И я его ненавидела.

На пляже в дальнем конце озера Хайлигензее Ирина с Александром пошли кормить лебедей, Шарлотта с Куртом присели на скамью. Дул приятный легкий ветерок. Слышно было, как шуршит камыш.

— Ну и как тебе моя статья? — спросила Шарлотта и добавила. — Только не суди меня строго!

Она заметила, что Курт тянет с ответом.

— Ну же, говори. Тебе она не понравилась?

— Я тебя не понимаю, — сказал Курт. — Зачем ты во всём этом участвуешь?

— Как это — участвуешь? В чем это?

Курт посмотрел на нее. Вдруг она заметила, что он смотрит на нее одним глазом, и на мгновение почувствовала что-то вроде вины, как будто она, мать, в этом виновата.

— Мама, это политическая кампания, — пояснил Курт. — Руководство пытается взять сейчас более жёсткий курс.

— Но книга плохая, — возразила Шарлотта.

— Ну тогда не читай ее.

Курт вдруг стал непривычно резким.

— Нет, Курт, так не пойдет, — сказала Шарлотта. — У меня тоже есть право изложить свое мнение. У меня тоже есть право считать книгу плохой и вредной, а я считаю ее плохой и вредной, и мнения не изменю.

— Я не о книге.

— А я о книге.

— Нет, — не согласился Курт. — Здесь речь о борьбе направлений. О реформах или стагнации. Демократизации или возврате к сталинизму.

Шарлотта раздраженно потерла виски.

— Сталинизм… Все вдруг заговорили о сталинизме!

— Я не понимаю тебя, — повторил Курт, и, хотя он говорил приглушенно, голос его прозвучал резко, он выделил каждое слово, произнеся: — Твой сын убит в Воркуте.

Шарлотта подскочила, жестом велела Курту замолчать.

— Я не хочу, чтобы ты говорил такие вещи, Курт, я не хочу, чтобы ты говорил такие вещи!

Подбежал Александр и сообщил, что чайки воруют корм у