Фантом Я - Ольга Устинова
И все из-за этого несчастного компьютера. Ну не могут техники, приезжающие из компании Verizone, настроить Интернет. И дождаться их трудно. Обещают и не приезжают в обещанный день. Этот целый день я жду, и опять война по телефону: когда же вы, наконец, приедете?
Когда садится за компьютер мой сын, проверить в каком положении Интернет теперь, я не должен находиться рядом. Мое присутствие в комнате приводит его в ярость. Видимо, он тоже страдает от чувства беспомощности наладить эту чертову машину и выливает весь негатив эмоций на меня. Мы оба страдаем. Нам еще предстоит оплачивать визиты техников. И это тоже болезненно.
По уговору с сыном он оплачивал мой Интернет и кейбл. Теперь он решил поменять мой интернет на более дешевый и получился хаос. Дерьмовая компания пачкает нам мозги больше месяца. Я зашел в нашу компьютерную комнату посмотреть как мой сын воюет с интернетом, пытаясь что-то наладить самостоятельно, и получил яростную отповедь и хлопок дверью в нос.
А на следующий день — телефонный звонок от сына, что с компанией Verizone надо завязывать, и что я, если хочу, могу поставить любой другой интернет, но платить за это он больше не будет. Sorry, Father. That’s life.
Чертики с двух сторон в восторге.
Кому нужны нищие духом отцы? Полжизни я за него цепляюсь, как на буксире. Пользуясь клочками энергии, которые он мне иногда бросает.
Иногда на меня находит просветление: ведь он надо мной издевается. Знает, подлюка, что я рано или поздно умру от энергетического голодания, не швырни он мне пригоршню внимания.
Четыре раза он назначал визит ко мне наладить этот чертов интернет, и ни разу не пришел.
Я задыхаюсь как в скафандре, которому перекрыли кислород. Ну, Бог с ним — не прийти. Но и не позвонить с объяснением, когда я настроен на целительную встречу, и минуты для меня тянутся в инквизиторской пытке — я чувствую себя растоптанным и высосанным как лимон. Как наркоман в ломке. Последние комочки энергии тлеют во мне угольками как в костре, который мог бы снова вспыхнуть, пошли он мне спасительную искру. Я плачу и набираю телефон, но он не берет трубку.
* * *
Субботняя пустота. Нет принудительного что надо делать. Валяюсь на диване, размышляю от первого лица. Получается, что это сын тянет тебя как на буксире, к которому ты нелегально прицепился, а своей жизни нет. Как только оборвался канат, ты тонешь в ленивом отчаяньи от того, что ничего с тобой не происходит само по себе, и что именно предпринять, ты не знаешь. Как заполнить собственную пустоту и пустоту вокруг.
Кто-то мне сообщил истину, что жить — это наука. Не умею я жить. Не постиг.
Сын исчез с горизонта, и я пуст и бездеятелен.
Вчера врач мой пришел в ужас от моего давления, количества холестерина в анализе крови, и я еще поведал ему о шуме в левой части головы и ухе. Как жить с этим шумом? И я прибавил ему впечатлений своей фразой: «не пора ли умереть?»
Так прошло полсубботы. Я читал, я смотрел телевизор. Я сходил на прогулку. Я прилежно держал себя занятым.
Между сменой деятельности есть перерыв, когда ты должен решить что делать теперь. Эти перерывы очень опасны для меня. Я мучительно решаю, чем дальше заняться. Сначала нужно придумать что, потом заставить себя переключиться и сесть за новое дело. Может быть, это лень. А может быть, просто свойство характера — промедление. До минуты, когда становится невыносимым бездействие. Как только занялся этим новым делом — гора с плеч, и пошло, и пошло.
Вспыхнуло во мне решение заняться сейчас живописью. Задача — раскрасить карандашный скетч маски фараона Тутанхамона. Уф! Я при деле.
Ночь я провел в удушьи. Энфизема мучила. А с утра, проснувшись, зарыдал. Я ощутил себя брошенным. Вспомнился Джек Лондон. Племя оставляет старого индейца умирать у костра, пока огонь не погаснет и придут волки. Индеец чувствует себя благодарным сыну, который вместо одной положенной вязанки хвороста оставляет ему две. «Хороший у меня сын», думает индеец. «Хороший», думаю я. «Могло быть хуже».
Волки меня терзают, но пока не насмерть.
Спустился вниз, проверил почту. Вот для сына письмо. Хоть он и ушел жить к своей женщине, часть почты для него приходит на мой адрес.
Мной вдруг овладела такая злость. Ведь я совсем о нем ничего не знаю. Мне показалось, что это может быть счет от компании Verizone за проклятый неработающий интернет. И я вскрыл конверт. Я хотел знать сколько мне надо платить. В конце концов, я всегда вскрывал счета за интернет. Но это оказалось что-то другое. Не столь раздражающе опасное.
Иногда я бормочу себе: любая перемена — лишь бы перемена. Я так больше не могу. Но я столько раз ошибался, создавая сам себе перемены. Например, я трижды был женат, из желания перемены. И трижды в ужасе бегал от жен во все лопатки. Нет спасения от самого себя, и бежать некуда.
Сын — моя единственная постоянная величина. Но он взял от меня все что мог. И больше я не нужен. И я сам взял от него что мог, и теперь он для меня опасен — от него исходит яд перенасыщения.
Мы странно похожи друг на друга. Два комарика, высосавшие друг друга и свалившиеся замертво.
Мой милый малыш, возбудитель страдания. Что бы я без тебя делал. О чем бы я страдал без твоего качества энергии, ведущей меня по жизни, человека пустого и несамодостаточного. Спасибо тебе и прости, ибо на тебе лежит чувство вины за отца, которого ты заставляешь мучиться.
В чем прелесть мучения от любви, говорят, возвышает.
Жизнь вообще-то портит человека, я так понимаю. Кто-то дал
