Алфавит от A до S - Навид Кермани

* * *

Я увидела их всего на долю секунды, прежде чем отвернулась и выбросила ловушку в мусор, однако раздавленные трупики продолжают преследовать меня ночью, когда я лежу в постели. В этом нет ничего ужасного или шокирующего – люди ловят мышей с незапамятных времен, возможно, это их древнейший и самый стойкий враг, и ловушки всегда передавливают их маленькие животы. Человеку необязательно есть мясо, но бороться с мышами он имеет полное право: они не только досаждают, но и наносят вред, распространяя болезни. Эти два хвоста неожиданно далеко тянулись из ловушки, сплюснутые головы были странно изогнуты, и мне казалось, что все четыре глаза с упреком смотрят прямо на меня, хотя это всего лишь плод моего воображения.

66

После долгого отсутствия температура в моей книжной келье составляет всего 3,9 °C, поэтому я сижу за столом в пальто, шапке и перчатках. Книги писателей на букву E занимают не больше двух полок, и среди них только четыре автора остались непрочитанными: каталонский поэт Сальвадор Эсприу, умерший в 1985 году, Илья Эренбург с книгой «Падение Парижа», Клеменс Айх с «Каменным морем» и, да, Т. С. Элиот. Даже о «Бесплодной земле» я только слышала. На корешке книги – строки из знаменитого стихотворения, которое невольно противоречит Ларсу фон Триеру, который, в свою очередь, невольно комментирует фотографии умирающих ледников, сделанные Даниэлем Шварцем: «Возможно, до взрыва дело не дойдет». Если бы я начала с Элиота, фотографии стали бы комментарием к фильму, который противоречит стихотворению. Так или иначе, эти произведения словно отвечают на вопросы других произведений, которые те даже не задавали.

Так вот и кончится мир

Так вот и кончится мир

Так вот и кончится мир

Только не взрывом, а вздрогом [35].

Ну что ж, Т. С. Элиота не нужно пробуждать ото сна, поэтому беру в руки книгу Сальвадора Эсприу, которого даже не знаю (много лет, нет, десятилетий назад я за бесценок купила связку стихов из серии «Пайпер» – скорее всего, в сети магазинов «Цвайтаузендайнс», которая просуществовала немногим дольше своего названия, – это были тоненькие книжки и занимали совсем мало места, поэтому я никогда не выбрасывала их, пусть и не читала, словно у стихов долгий срок годности или они находятся под какой-то особой защитой). На обложке – черно-белая фотография худощавого мужчины в узком галстуке: серьезное лицо, темные глаза, очки в черной роговой оправе, коротко стриженные, уже редеющие седые волосы, заметно большие уши и сильно опущенные плечи в сером пиджаке.

«Я не люблю говорить о себе и своих произведениях», – пишет он, что уже хороший подход для мужчины. Во втором предложении его самопредставления становится еще лучше: «Кроме того, я не знаю, что такое поэзия, если не крупица помощи, чтобы правильно жить и, возможно, достойно умереть». Почти сорокалетний, он не может похвастаться интересной биографией. Был дружен с Бартомеу Россельо, испытывал искреннее восхищение Руйрой, и ему нравилось время от времени побеседовать с одним-двумя знакомыми. Он посещал университет, работал, чтобы прокормить себя, и напрасно надеялся на досуг. Для женитьбы он не нашел времени, равно как и «беззаветной отваги или отчаянной надежды». Верил, что чтение «Книги Екклесиаста», «Писем к Луцилию», «Божественной комедии», «Государя», «Рассуждения о методе», «Дон Кихота», трактата о воспитании «Благоразумный» и одного или двух детективных романов достаточно, чтобы прожить эту печальную жизнь без экзистенциальных страданий и других неподобающих проявлений. Эсприу презирал почести, избегал светской жизни, по-видимому, никогда не отвечал на поздравления с Рождеством или именинами, не любил обедать вне дома. «Пока меня оставляют в покое, я готов искренне верить, что вы и вообще все на свете – лучшие писатели в мире». Он ненавидел Барселону, но не путешествовал, поскольку у него не было денег на удобства, которые он считал необходимыми. Больше всего ему хотелось бы жить в сельской местности с четырьмя деревьями и небольшим садиком. Главное – никакого общества, ведь само существование для него было уже достаточно утомительным.

Скрывшись в снегах,

забравшись высоко в горы,

я на самом дальнем пике

произнес белые слова.

Словно с окровавленных губ

сорвались льдистые искорки –

ясное одиночество

моей собственной души.

Долго карабкался вверх по склону,

слышал хлопанье крыльев ветвей…

За последней елью

открывается царство свободы.

Я уже чувствовал себя избавленным

от воспоминаний и надежд.

Только вечная песнь снегов

всюду со мной отныне [36].

После смерти тело этого скромного человека, который предварил свой сборник стихов цитатой из трактата Майстера Экхарта «Об уединенности», было выставлено для публичного прощания, и на его похоронах присутствовало все правительство Каталонии. Процессия, следовавшая за катафалком, превратилась в единственную политическую демонстрацию, в которой когда-либо участвовал Эсприу. Никто во времена франкистского режима, когда вместе с людьми подавлялся и их язык, не сделал больше для спасения каталанского языка, чем этот поэт в своем уединении. Сегодня, вероятно, сепаратисты ссылаются на него. Однако сам он в своей «Попытке гимна», которая сделала его национальным поэтом, открыто признается, что мечтает убежать на север.

Альтенберг, Чоран, Дикинсон, в начале года – цитата Низона о том, что «писателю следует переживать как можно меньше», и теперь еще Эсприу: так или иначе, все они отрицают тот образ жизни, которую я веду. Они отрицают, что писатель вообще должен вести какую-то жизнь. «Если сердце хочет быть в совершенной готовности, то оно должно основываться на чистом Ничто» [37], – говорит Майстер Экхарт.

67

Прошел месяц, или два, или три с тех пор, как я была в поезде – извинялась, благодарила за понимание и на следующей станции пересаживалась на поезд, идущий в обратном направлении. Казалось, что покоя не будет никогда, но неожиданно я могу проводить половину недели в своей книжной келье до половины четвертого, когда мой сын возвращается из школы, а после ужина – электронные письма, книги, музыка, гости или фильм, каждые два дня навещать отца и каждые три – заниматься дживамукти, как только заживет ребро. А вторую половину недели я снова погружаюсь