В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

В каждой овальной, прозрачной, испачканной нанозеленкой креокамере будет лежать человек с пока еще закрытыми глазами и заостренными чертами мертвеца, но уже не похожий на умершего сто или даже тысячи лет назад, а похожий на умершего недавно – позавчера, например. Или же – или же! – на того, кто вот-вот воскреснет…

Летучая мышь снова вспорхнет, и от креокамеры, которую она потревожила, раздастся едва различимый хруст – так хрустели куриные яйца, из которых вот-вот вылупится цыпленок, когда в мире был еще актуален спор о том, что было раньше, яйцо или курица.

Когда Альфа Омега, плотник и Машенька откроют дверь в морг, там будет пылиться старая, мертвая тишина, нарушаемая только шорохом крыс и писком летучей мыши. Вся троица будет заранее с неудовольствием предвкушать, как совсем скоро старая, мертвая тишина сменится воплями новых живых, которые окажутся не в состоянии переварить, что они снова живы.

Альфа Омега посветит своим неизменным фонариком вдоль рядов креокамер, вглядываясь в свежие трещины и прислушиваясь к сопению пробуждающихся. Машенька протянет ягненку горсть вяленых водорослей, плотник зашарит по карманам комбинезона, опять что-то посеяв, на сей раз – шпаргалку.

Вдруг старая, мертвая тишина зазвенит: похожая на хрустальную, пластиковая крышка одной из креокамер развалится на куски, как разваливается верхушка яйца.

– О, первый пошел, – вздохнет Альфа Омега.

– Теперь уговаривай их. Упрямые, как бараны, – проворчит плотник.

Машенька нагнется к ягненку, прошепчет ему в каракулевое ушко:

– Не обижайся, он не про тебя.

В том, что в монастыре давным-давно за ненадобностью закрыли и хлебни, и мукосейни, и квасные погреба, был очевидный плюс: именно здесь, под сводчатыми потолками, в холодных просторных подклетях-хранилищах, в которых больше нечего было хранить, удалось разместить то, что между собой соловецкие постоянцы легкомысленно прозвали воскресным моргом. Нет, постоянцы не были циниками (цинизм легко перепутать с привычкой), они как раз просто слишком привыкли к этому несказанному, непомерному, неохватному чуду, к ошеломительному научному открытию конца предпоследних времен – медицинскому воскрешению.

Механизм синтезирования тканей по ДНК был отлажен еще в сороковые – и человечество привыкло к бессмертию так же быстро, как в нулевые оно привыкло к сотовой связи, в десятые – к гаджетам, в двадцатые – к роботам. К 2084 году никто уже не замечал ежедневного чуда попрания смерти, ни разу – ни разу! – до этого не попранной человечеством, ведь не станет же ни один нормальный человек воспринимать всерьез те вымышленные случаи, которые так наглядно разоблачены в парке культуры и отдыха «Мифы народов мира».

Несказанное чудо обретения мертвыми новой жизни для последних людей стало простой медицинской рутиной, чем-то естественным и интересующим исключительно участников процесса, как в предпоследние времена несказанное чудо рождения. Воскрешенные – или, как говорит ИЯ, новопредставленные – будут уже составлять подавляющее большинство населения Автономии Демократии, поскольку почти все когда-либо жившие люди будут уже новопредставлены.

Из треснувшей креокамеры наконец вылупится первенец: невзрачный, в очках и вельветовых брюках – судя по белозубой улыбке, американец.

– Добро пожаловать в последние времена, лучшие времена человечества! – бодро объявит Машенька.

Оторопев, американец только и сможет что с восхищением выдохнуть:

– Святая макрель! [6]

За ним воскреснет какой-то шальной с черными усиками, который сразу примется громко командовать по-немецки – так, что слюни его будут перелетать на соседние ряды трескающихся креокамер, из которых начнут один за другим вылезать их ошеломленные невольники.

Невольники, покрытые нанозеленкой, благодаря которой они, собственно, и воскресли, но которая им самим будет казаться гнусной могильной слизью, будут стряхивать эту слизь с себя, причитая, а то и визжа, прыгая на одной ноге, размахивая головой и руками, срывая вместе с нанозеленкой кто рыцарские доспехи, кто платья давно забытых веков, кто просто лохмотья – и вся эта, в общем-то, банальная медицинская процедура, почти не отличающаяся от выхода из наркоза, выльется, как обычно, в неуправляемый хаос, просто скандал, хорошо знакомый любому, кому доводилось хоть раз присутствовать в морге при воскрешении.

Кто-то будет молиться, кто-то рыдать, кто-то бросится обнимать ближнего своего, такого же ошалевшего, как и он сам. Удивит только дерганый немец с черными усиками, который вдруг выбросит вверх и вперед свою правую руку и гаркнет:

– Орднунг!

Над одним из хрустальных гробов появится нечесаная седовласая голова. Седовласый спокойно, без слез и молитв, поднесет свои пальцы к лицу, принюхается к нанозеленке и даже попробует ее на вкус, с очевидным исследовательским интересом.

– О-о, этого я знаю! Велкам ту зе клаб, как говорится! – поприветствует воскрешенного плотник. – Со всем уважением, Альберт Германович!

– Послушайте… Я пропустил… Что происходит? – произнесет седовласый. – Я же умер. Я помню, что я… вроде бы… умирал. И меня это даже, кажется, вполне устраивало.

– Никто не умер! – радостно сообщит Машенька. – Смерти не существует! Вы просто не умели ее лечить.

Эйнштейн оглядит странную Машеньку, похожую одновременно на Джульетту и на Ромео, посмотрит направо, налево, назад, и везде увидит только трескающиеся креокамеры, а в них – таких же обескураженных, как он сам, и, похоже, действительно воскрешенных людей.

– Подождите. Как же так, – расстроится Эйнштейн. – Смерть – это естественное и неизбежное явление природы.

– Природы тоже больше не существует! – радостно сообщит Машенька.

Эйнштейн озадаченно присядет на крышку хрустального гроба, продолжая буровить внимательными, молодыми глазами все помещение. Взгляд его привлечет неугомонный немец с черными усиками, уже сколачивающий себе из других воскрешенных первичную партийную ячейку. Эйнштейн тут же его узнает, молча к нему подойдет и влепит пощечину – к очередному изумлению Альфа Омеги, плотника, Машеньки и даже ягненка.

– Ох… – расстроится Альфа Омега. – Не успели воскреснуть, уже увеличивают количество агрессии во Вселенной.

– Вы чего, профессор? Что он вам сделал? – спросит Машенька.

Вместо профессора ответит ИЯ:

– Гитлер возродил величие Германии, попранное после проигрыша в Первой мировой войне.

– А Эйнштейну-то что не нравится? – удивится Машенька.

– Это вы у Эйнштейна спросите.

Эйнштейн насупит седые брови, молча отступит обратно и подумает, что одна эта пощечина, пожалуй, действительно стоит всей суеты бессмертия. Гитлер едва только соберется натравить на Эйнштейна свою партячейку, как Альфа Омега прочистит горло и строго призовет всех к порядку. Плотник даже удивится, откуда у такой телятины такие не терпящие возражения интонации.

– Все в сборе? Лишь бы не было войны! – поприветствует новопредставленных Альфа Омега. – ИЯ, включи автоматический перевод на все языки! Начинаю ликбез. Все вы когда-то умерли, но теперь воскресли! Ферштейн?

Ох, лучше бы Альфа Омега не был так прямолинеен. Что тут завертится! Впрочем, так происходит всегда, когда созревает партия воскрешенных, даже если начать объяснять им