Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина
– Вообще-то, наш понтийский язык и есть тот язык, на котором говорили наши предки и, который сто раз меняли в самой Элладе, в основном, в связи с засильем турок. Эллинцам должно быть интересно, как говорили их прародители. Мы сумели сохранить их язык в первоначальном виде.
– Да, что об этом теперь говорить. Лишь бы все утряслось с переездом, а язык – это не самое страшное. Здесь, когда мы оформляли документы, в паспортном столе на нас смотрели, как на предателей и врагов. Надоели мне эти русские и в придачу к ним казахи. Они здесь хозяева жизни, а ты какой-то клоп – холоп против них. Надеюсь, в Греции, меня, грека, никто не оскорбит косым взглядом.
Савва сам думал об этом часто. Везде и почти всегда его греческая национальность мешала ему чувствовать себя полноценным человеком. И он даже свыкся с этим. А что делать? Такова жизнь! Ирини, в этом плане, не имела проблем, она белокожая и голубоглазая, похожа на русскую. А вот ему смугляку с горбатым носом, приходилось переносить всю красоту, замаскированного, но, все – равно, презрительного к себе отношения.
В тот день он вернулся домой и написал письмо своей тетке Елене, сестре тети Раи, в Грецию. Она редко, но писала, присылала фотографии своего мужа, детей, давно взрослых людей. Раза три присылала виды Афин. На красоту столицы Греции Савва, Ирини и дети смотрели, как на что-то сказочное, далекое, которое им никогда не суждено увидеть. «А может и мне переехать туда? Если тетя поможет, возможно, это самый лучший вариант. В самом деле, греки должны жить на своей родине и тогда никто не будет тебе тыкать, что ты вообще никто здесь, и никаких прав не имеешь, сын врага народа».
Савва один из первых получил из Краснодара документы о реабилитации отца. Молодец, тетя Рая отвезла его письмо в Краснодар. Потом многие греки, взяв у него адрес, тоже писали в Краснодар по тому адресу и тоже получили такие документы. А все – равно, хоть и реабилитированные, и уже не дети врагов народа, а все ж, по – прежнему, греки здесь чужие, второсортные люди, как бы не все, но многие русские не прикрывались интернационалистскими идеями о равенстве. Немцы тоже, на взгляд Саввы, считались людьми второго плана.
Письмо в Афины для тети Лены с семейной фотографией почти трехлетней давности (почему они никак не соберутся сфотографироваться снова?), с надписью «Дорогой тете Лене от семьи Александриди. 11 января 1968» было готово. Завтра он его отправит.
* * *
Ну и соседка у нее! Ирини задыхалась от такой наглости. Вечером, после работы зашла она на огород, и перед ней открывается картина: Савва срывает помидоры для салата и между делом разговаривает с соседкой Лизой, а та пропалывает грядки нагнувшись так, что чуть ли не вся грудь наружу. Как только она засекла появление Ирини, сразу приняла более пристойную позу.
«Вот, бл-дь, – подумала про себя Ирини. – Я не я буду, если не поставлю тебя на место! Хитрая же бестия эта Лиза! А – то, как бы можно было ужиться с таким придурком, как ее муж. Противный и вредный. Хотя для семьи пашет и день и ночь. А вот ее Савва – открытый простодыра, любой может обвести вокруг пальца, и о семье печется постольку – поскольку. Его хватало только на необходимое. Вот просила сбить лавку во дворе, наверно, целых полгода прошло. Наконец собрался и сделал лавку всем на загляденье. Просто сказочная получилась. Все, кому приходилось на ней посидеть, спрашивали, кто же этот умелец, который смастерил такую красоту.
Однако, как только приходила пора копать огород, у него в это время была всегда срочная работа, и Ирини вскапывала огород с детьми. Малосильная Женечка тоже копошилась, носила в кучу всякие прошлогодние корешки. К зиме привозили уголь и дрова – та же самая картина. Уже угольная пыль обсыпала весь двор, а хозяину все не было время перетаскать в сарай уголь. После скандала и взаимных обвинений. Савва, наконец, изыскивал время и все перетаскивалось на свое место. Перегорит проводка или выбьют пробки предохранителей, опять жди неделями. Однажды на летней кухне, что-то случилось с лампочкой, которая включалась, когда ее слегка вворачивали в гнездо.
В тот вечер Наташа сходила туда за соленьем, хотела включить в темноте, протянула руку к лампочке, а ее там не оказалось, более того, пальцами попала прямо вовнутрь гнезда. Произошло замыкание, вспыхнули и рассыпались искры, везде потух свет, и через минуту в дом зашла насмерть перепуганная Наташа. Пальцы черные, обожженные. Ирини дрожащей рукой зажгла керосиновую лампу, которую держала на всякий случай. Как раз у нее сидела тетя Соня. Она сказала, что Наташу спасло то, что та была обута в резиновые галоши. В тот вечер опять был скандал с Саввой.
– Так бы и признался, что ты хотел меня на тот свет отправить, а чуть родного ребенка не угробил! – кричала Ирини ему в лицо, сопровождая каждое свое предложение матом. – Ты, что не мог хотя бы прогоревшую лампочку оставить там?
Савва слабо оправдывался: лампочка перегорела, и хотел поставить новую, но забыл. С каждым бывает.
– Ничего себе, как твоя память работает! Лучше бы ты забыл лишний раз в скамбил сыграть! Ты посмотри на обгоревшие пальцы ребенка!
Было сказано еще много обидных слов. Савва старался не слушать.
– Завтра встану рано и все сделаю, – сказал он примирительно. – Савва осмотрел пальцы Наташи. Розовая шкурка, обмазанная постным маслом. Кое-где черные лохмотья обгорелой тонкой кожицы.
– Сильно больно?
– Нет. Уже не очень.
– Лучше бы ты ночью туда не ходила, – жалостливо посоветовал он ей.
– Лучше бы ты все вовремя делал! – взорвалась опять Ирини. Савва видел, как ее лицо некрасиво исказилось.
– Ну ладно, ладно, успокойся, сказал же тебе – завтра сделаю, – и, хлопнув дверью, он ушел спать. Ирини еще долго возилась на кухне, раздраженно двигая стулья и посуду. Спать она легла только после того, как услышала Саввин храп.
* * *
Куда ему деваться от такой жены? Как она может подумать, что он кого-то хотел убить? Ну, забыл, с кем не бывает? В такие минуты Савва особенно остро ощущал свое одиночество. Ненависть поднималась в душе с новой силой, и он называл жену про себя не иначе, как змеей. Как ему часто, после таких скандалов, хотелось