Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин
— А ну, все назад! Так им и спать негде будет!
Народ повалил обратно на улицу, но некоторые, особенно любопытные, все-таки расселись на полу, не спуская глаз с Ко Даун Сейна. Два его сына и дочь сидели прямо перед отцом и тоже таращили на него любопытные глаза.
— Ко Даун Сейн, а ты раздобрел, — заметил кто-то.
— Видать, жизнь в столице неплохая, — добавил другой.
— Наконец-то Мэ Хня хоть успокоится, — сказала женщина с ребенком на руках.
— Да уж досталось ей за то время, что одна с детьми жила. Все слезы выплакала, — сочувственно проговорила женщина, которая осталась на улице у входа в дом и курила толстую сигару из листьев кукурузного початка. Малорослая старушонка вставала на цыпочки и, стараясь заглянуть через двери в дом, говорила:
— Уж в этом-то году Мэ Хня устроит для своих мальчишек праздник шинпью[8]. Видать, Ко Даун Сейн деньжат-то прикопил.
— Денег он не пожалеет, всю деревню угостит, — сказал мужчина без рубашки, который стоял рядом.
Тут Ко Даун Сейн открыл жестяную банку и стал раздавать конфеты. Девушкам досталось также по набору пуговиц, купленных на базаре Тейнджизей по двадцать пять пья. Возбужденные подарками, люди снова задвигались, загалдели.
А в это время Мэ Хня в закутке, служившем кухней, варила рис для мужа. До нее доносился смех, громкие голоса. Она не знала, чему люди смеялись, но про себя она тоже вместе с ними смеялась и радовалась, поглядывая на мужа.
Им не дали ни перекинуться парой слов, ни посмотреть как следует друг на друга. Надо подождать, пока разойдутся… Но люди и не думали уходить. Еще бы! Такое событие! Похоже, что они расселись тут до утра. Мэ Хня заметила, что Ко Даун Сейн все чаще и чаще поглядывает в ее сторону. Его взгляд говорил ей, что он очень устал, что хочет побыть только с ней. А никому не приходила в голову мысль, что им, три года не видевшим друг друга, сейчас совсем не до гостей.
С задней стороны дома по лестнице на кухню поднялась соседка Мэ Юэ.
— Не оставят они вас в покое всю ночь, — сказала она. — Ишь понабилось сколько! Чуть ли верхом на нем не сидят. Это я для твоего принесла. От ужина осталось. Тебе и приправу к рису уже некогда готовить, — протянула она миску с едой.
Вода в кастрюле с рисом закипела. Мэ Хня помешала рис и попробовала, не разварился ли.
Из комнаты в это время раздался очередной взрыв смеха.
— Неужели ты собираешься ждать, пока они не наговорятся? Ну-ка, где у тебя соль? — спросила Мэ Юэ. Получив бамбуковую солонку, соседка отсыпала горсть и, став спиной к кухне, начала бросать назад по щепотке, приговаривая: «Быстрей уходите! Быстрей уходите!»
— Ты так всю соль разбросаешь, а толку не будет, — рассмеялась Мэ Хня.
— Это меня мама научила. Говорят, что незваных гостей только так и можно поскорее выпроводить, — сказала Мэ Юэ и расхохоталась вслед за подружкой.
В дверях показался мужчина. В руках он держал что-то, завернутое в зеленый лист.
— Сегодня возвращался с гор. Смотрю — из-за камней высовывается. Я хвать и в сумку. Возьми, приготовь мужу. Он давно вкусного мяса ящерицы не ел, — сказал он и протянул подарок.
— Спасибо тебе, Ко Хне Ёу, — поблагодарила Мэ Хня. Рис был готов. Она сняла с огня кастрюльку и поставила чайник.
— Если хочешь освежиться, иди облейся. Я посмотрю за чайником, — предложила Мэ Юэ.
— Вот спасибо. Я быстро, — обрадовалась Мэ Хня. Она посмотрела, что делают муж и гости, и спустилась во двор к бочке с водой.
Она довольно долго не возвращалась. Освежившись, женщина приготовила мазь танакха и тщательно натерлась ею. Три года с лишним, пока отсутствовал муж, она ни разу и не вспомнила о благовониях.
— Вот ты говоришь, что в городе без работы не останешься, что там можно заработать. Что ж, я верю тебе. Город-то громадный, руки везде нужны. Опять же и правительство там. Но что же ты хочешь сказать? Пусть все крестьяне, которые в деревне живут впроголодь, побросают свои поля и огороды и переезжают в город? Бросить здесь волов, буйволов, землю и убежать в город на заработки? Так, что ли? — слышался голос У Чау Лоуна, деревенского знахаря. Ему было жарко. Он снял рубашку и стал ею отмахиваться от москитов. Остальные с интересом слушали разговор между ним и Ко Даун Сейном. У Чау Лоун пользовался в деревне уважением, как самый грамотный и знающий. — За эти три года, что ты жил в столице, в нашей деревне мало что изменилось. Вот, к примеру, Ко Хмоун Чи, — показал У Чау Лоун рукой в сторону черного, как головешка, парня, сидевшего поодаль, обняв руками колени. — Как ходил он без рубашки до твоего отъезда, так и проходил все эти три года без нее. А что поделаешь, если купить не на что?
Ко Хмоун Чи с наслаждением посасывал конфетку из жестяной коробки Ко Даун Сейна. Услышав, что речь идет о нем, парень рассмеялся, и скользкий леденец выскочил у него изо рта. Долго и упорно искал он в темноте обсосок. Нащупав его, Ко Хмоун Чи взял леденец двумя пальцами, осмотрел этот липкий рубин перед пламенем коптилки, снова отправил в рот и с прежним удовольствием продолжал сосать, краем уха прислушиваясь к разговору.
— Взгляни на До Та Ли, — продолжал У Чау Лоун. — Что у нее изменилось, пока тебя не было? Больше морщин появилось да седых волос. И ничего нет удивительного, что старуху при ее бедности астма мучает все больше и больше. Того и гляди, придется завернуть в циновку и снести на кладбище.
Ко Даун Сейн чувствовал себя совершенно разбитым после длинной дороги и шумной встречи. Он не сдержался и громко зевнул. Сыновья его, положив головы отцу на колени, сладко спали под шум непрекращающихся разговоров. Ко Даун Сейн нежно гладил эти наголо обритые детские головки.
— Я что-то не могу понять, к чему ты все это рассказываешь? — спросил Ко Даун Сейн.
— А вот к чему. Ты говоришь, что в городе деньги сами в руки плывут. Только успевай поворачиваться. Велорикшей ты за один вечер умудрялся заработать пять джа. Пять джа! Подумать только! И за один вечер! Чтобы здесь, на земле, заработать пять джа, нам ой как много надо потрудиться! Ты своими рассказами вроде как сманиваешь
