Сука - Пилар Кинтана

Химена с интересом наблюдала за их приближением, но еще больше удивилась, когда обе остановились прямо перед ней.

– Что это вы здесь делаете?

– Вот, привела ее вам.

– Собаку? – изумилась Химена.

– Если вы, конечно, согласитесь ее взять, – сказала Дамарис.

– Конечно, возьму. – Химена растрогалась и наклонилась погладить собаку. – Как же мне не взять ее, родную сестренку моего Симона!

Но вдруг остановилась и подняла на Дамарис недоверчивый взгляд.

– А почему вы мне ее отдаете?

– Потому что вы любите ее больше, чем я.

Этот ответ Химену полностью успокоил.

– Да уж, у вас дома собак и так много, – сказала она и снова принялась гладить собаку. – Как ее зовут?

– Чирли.

– Пди-и-и-ивети-ик, моя Чидли, – пропела Химена на особом сюсюкающем языке, гладя собаку по голове и спинке, – пди-и-ивети-ик, моя кдасавица, моя ходошая, как у тебя дела?

Собака в ответ завиляла хвостом.

– Вам нужно держать ее на привязи, – предупредила ее Дамарис. – Пока не привыкнет, по крайней мере, а то она убежит.

– Ясное дело, – отозвалась Химена.

Однако через пару дней собака вернулась в дом на горе. Дамарис смотрела сериал, и ей пришлось прерваться, чтобы выскочить из хижины и прогнать ее – не хватало еще, чтоб та решила, что ей тут рады. Дамарис махала на нее руками, кричала страшным голосом, но сука ее не боялась, и единственное, чего ей удалось добиться, так это загнать ее под большой дом. А когда Дамарис попыталась выковырять ее оттуда шваброй, та переместилась еще дальше, в самую середину, где ее было не достать даже с помощью длинного шеста с сеткой, предназначенного для чистки бассейна.

Будь у нее на телефоне деньги, Дамарис позвонила бы Химене, попросила бы ее прийти и забрать собаку, отстроилась бы от этой проблемы и продолжила смотреть сериал. Но поскольку на счете не было ни гроша, она пришла в полное отчаянье и мысленно принялась осыпать Химену проклятиями. «Старая ты дура, – говорила она ей, – ты что, последние мозги пропила, греховодница? Разве не говорила я тебе, что привязывать нужно?» «Aх, так ты ее привязывала, – продолжала она, как будто бы Химена ей ответила, – так значит, плохо привязывала, руки у тебя крюки, у дуры! Ты что, дожив до седых волос, даже узла гребаного нормально завязать не можешь?» Дамарис продолжала бегать вокруг большого дома с шестом для чистки бассейна в одной руке, размахивая другой и строя гримасы, как будто она и в самом деле с кем-то дискутирует. Рохелио не было, он ушел косить газон на участке сеньоры Росы, но если бы в тот момент он увидел жену, то непременно бы решил, что Дамарис совсем слетела с катушек.

Вдруг Дамарис осенило: ясно, что можно сделать. Она отбросила шест, тот остался лежать на дорожке. Побежала к купели, наполнила водой самое большое ведро из тех, что были, схватила в пару к нему еще одну посудину, вернулась к большому дому, присела в том месте, откуда проще было достать до собаки, и стала плескать в ее сторону воду. Струя до собаки не доходила, только брызги долетали, но она так сильно ненавидела жидкости, что ей и этого хватило, чтобы оттуда выскочить. Собака убежала в сад, а Дамарис, выждав, пока та не позабудет об этой неприятности, подобралась к ней сзади и окатила ее ведром воды.

В шоке сука отпрыгнула, а потом взглянула на Дамарис своим собачьим взглядом, то ли растерянным, то ли испуганным, и потрусила прочь, все дальше и дальше – от той, кто прежде был защитником и другом, а теперь – вот что с ней сотворил, совершив самое страшное предательство. Поджав хвост, она то и дело оглядывалась, чтобы сзади не напали, и у Дамарис возникло ощущение, что вот теперь – да, теперь все между ними непоправимо и навсегда кончено. Против всех ожиданий ей стало больно.

Ведь это ее собака: она ее выкормила, носила на груди, научила есть, ходить в туалет там, где можно, и вести себя так, как следует, пока сука не стала взрослой и не перестала в ней нуждаться. Дамарис шла вслед за ней через весь сад, до самых ступеней, а потом смотрела, как та спускается, бежит через сухой в эти часы залив, поднимается с другой стороны, отряхивается, бежит дальше по пляжу, мимо возвращавшихся из школы детей, и теряется где-то в деревне – ни разу не оглянувшись назад. Дамарис не заплакала, хотя слезы подступили совсем близко.

На следующее утро собака вновь была здесь – в летней кухне и улеглась в точности на том месте, где раньше была ее лежанка. Завидев Дамарис, она встала и отошла. А когда Дамарис попыталась приблизиться, чтобы поймать ее, собака опрометью бросилась из кухни под проливной дождь. Тогда Дамарис сделала вид, что не обращает на нее никакого внимания, убрала с глаз долой веревку, разожгла плиту и принялась варить себе кофе, больше не глядя в ее сторону.

Собака точно не выдержит долго под свесом крыши кухни, где до нее долетают брызги, в то время как внутри ей сухо и хорошо. Вход в кухню с этой стороны располагался как раз возле плиты, так что Дамарис проявила терпение, дождалась, пока сука войдет, и тут ее и поймала, набросив ей на шею лассо, как на корову. Затянула на шее веревку и только после этого смогла подойти ближе, расслабить петлю и надеть ее снова – как учил Рохелио, чтобы не задушить: пропустив веревку под мышками.

Ночью лило как из ведра, и, хотя к утру немного поутихло, никаких признаков, что скоро разъяснится, заметно не было. Прилив еще не закончился, на берег накатывали высокие волны