Салтычиха. Первый серийный убийца в России - Кондратьев Иван Кузьмич

Так бывало после кулачных боев в сумерки. А вечерком у каждой, может быть, зажженной лучины или у свечки воску ярого молва вела речь о таких чудесах на бою, каких чудес в бою и не бывало, но молве верили на слово и не смели ей не верить. Не боялся такой молодец, коли провинится. И кнута жгучего не боялся, коли не был виновен, и стать перед грозные очи царевы не боялся, и дерзко упорствовал, коли не хотел выдать своих воров-товарищей.

Вот он идет, подобный упорный вор-молодец, из Кремля, из Кремля – крепка города. И народная песня того времени повествует нам о таком удальце-молодце, о таком царском изменнике в таких выражениях:

Как ведут казнить добра молодца,Добра молодца, большего боярина,Что и свет атамана стрелецкого,За измену супротив царя-батюшки.Перемог боярин кнутья застеночны.Измочалил спинушкой ремни моржовые,Не потешил он стоном допросчиков,И идет теперь, молодец, не оступается.Он и быстро на весь народ озирается,Царю-батюшке не покоряется.Перед ним идет грозен палач,В руках он несет остер топор.А идут за ним отец и мать,Отец и мать, и молода жена.Они плачут, как река бежит,Возрыдают, как ручьи шумят:«Ты, дитя наше милое, кровное!Покорись ты царю-батюшке,Выдай своих воров-товарищей!Авось тебя Бог помилует,Государь-царь пожалует!»Молча идет удалой стрелец,Не простой стрелец, атаманушка.Закаменело его сердце молодецкое:Он противится царю, упрямствует,Отца, матери не слушает,Над молодой женой не сжалится,Малых детушек не болезнует.Привели его на площадь Красную,Отрубили буйну головушку,Что по самые плечи по могучие!

Понятно, что такой молодец-удалец и жить хотел, умереть был не прочь да и семью свою любил особой богатырской любовью. Но в день казни что же ему напоминала его кровная, дорогая семья? Какие картины пробегали в его голове по дороге на плаху? Несомненно, грезилось ему его младенчество, когда он сидел на коленях у матери и смотрел в окно слюдяное. А мимо несли под руки насмерть убитого молодца с боя кулачного. А родимая его матушка словно теперь кричит ему на ухо, как тогда кричала, в окошечко: «Ай да ясный сокол, боец-сорванец! И стоял он – не пятился, и упал – не кручинился, и идет на смертный одр – да не охает!» В отрочестве то же участливое восклицание он слышал у калитки. Возмужав, он сам ломал ребра товарищам. В зрелом возрасте за чаркой меда или браги он слушал подобные же речи: «Не бойся, мол, пытки – бойся измены товарищам! Не жалей тела – жалей слова! Да и знай, что у молодца жизнь – копейка, а голова – дело найденное!»

Под влиянием такого молодечества среди мужчин молодечествовали и женщины, невзирая на свое затворничество. В Древней Руси многие женщины и девицы всю жизнь носили мужские кафтаны да и стояли наряду с мужчинами. Когда было нужно, и женщина умела постоять за себя. Мы тому видим немало примеров в пословицах и былинах. Говорилось: «Женина родня идет в ворота, а мужняя – в прикалиток». Или: «Женина родня – отворяй ворота, мужнина – запирай ворота». Поговорки подтверждают то же. Забубенный парень-жених говорит своей удалой невесте: «Не тужи, красавица, что за нас пошла: за нами живучи, не улыбнешься!» И бой-девка отвечает: «Да и нас возьмешь – не песни запоешь». Потом такой же сорванец говорит такой же буйной головушке: «Красна девица, за нами живучи, за пустой стол не сядешь, а всегда со слезами!» И девка отрезывает ответом: «За такую услугу и от нашей стряпни каждый медовый кус и у вашего брата поперек горла станет!» Мужья били своих жен, били за всякую малую вину, но и жены умели мстить по-своему. Недаром распевалась песенка:

Ты жена, змея, скоропея лютая:Из норы ползешь – озираешься,По песку ползешь – извиваешься,По траве ползешь – всю траву сушишь.Иссушила ты в поле травоньку.Все цветочки лазоревы!Ты жена, змея подколодная!Иссушила ты меня, молодца,Как былинку на камешке!

Пела и жена после мужниной расправы:

У меня, младой, строченые бока!А и всем я не потешу дурака —Я свово ли простофилю-муженька!Поведу я дом по своему уму.

И точно, она вела дом по своему уму и дурачила как хотела мужа, и эта нравственная пытка была для мужа больнее побоев.

Есть указания, что девицы в борьбе частенько побеждали добрых молодцов. В одной песне парень подошел к девичьему хороводу и хвастливо вызвал девицу, которая бы могла с ним погулять. Девица такая отыскалась. Вышла и говорит парню:

Стой-ка, молодец, обостойся,Со мной, девицей, пораздорься,Пораздоривши, поборемся!Девка молодца поборола,На нем синь кафтан замарала,Шелковый кушак изорвала,В руках тросточку изломала,Пухову шляпу долой сбила,Все кудерочки столочила!

Таковы-то были и женщина и девушка в те далекие могучие времена, когда у всех ради удовольствия трещали бока и сворачивались набок «салазки».

Добродушное было время!

Глава XV

Боец

Зеленая шубка Дашутки, вроде кафтана-однорядки, и ее набекрень надетая бобровая шапка сразу обратили на себя внимание одного силача, как только она выскочила из возка.

– Гей! Зелен кафтан без изъян! – крикнул он, оскалив зубы. – Не бока ль погреть, с нами попреть сюда прикатил? Коли к нам, так, стало, из носу клюквенный квасок пустить захотел! Ха-ха-ха!

Силач разразился грубым смехом и стал поворачивать во все стороны довольно пьяное и потому красное лицо свое, надеясь найти в окружающих сочувствие своему остроумию. Толпа вокруг была велика. Но все как-то не обратили внимания на шутку силача, а наблюдали за двумя стенками мальчуганов, которые делали почин: с гамом быстро кидались друг на дружку и так же быстро отступали. С берега они казались налетающим друг на дружку черным роем, мухами.

Кто-то в толпе, с берега, громко, но хрипло одобрял и подзадоривал мальчуганов.

– Не робь, не робь, ребята! – кричал он. – Вали валом – будет лом!

В толпе послышались смех, шутки и замечания:

– Дробны севодня чтой-то ребятки!

– Ребятки – мякина!

– Дрянь ребята!

– Намедни не в пример ходовитее были!

– Те были ходовитее!

Со стороны стенок послышался шум и визг. Ребятишки, воодушевленные и холодом и насмешками, с ожесточением бросились друг на дружку. В одно мгновение все смешалось и перепуталось. Обе враждующие стороны представляли теперь одну громадную кучу, из которой как-то странно мелькали головы и руки борющихся. Общего шума и визга уже не было. Слышались одни только одиночные, точно молящие о пощаде, выкрики. Затем все враждующие как по команде стали рассыпаться и бежать друг от друга. На льду, однако, осталось несколько борющихся, которые медленно приподнимались и очищали с кафтанишек снег.