Горькая истина - Шанора Уильямс
А когда сверху доносятся шаги – судя по всему, жена зашла в спальню, – Доминик возвращается в кабинет, время от времени поглядывая на запертую стеклянную дверь и отчаянно надеясь, что человек в капюшоне не вернется. А впрочем, со стороны незнакомца это было бы глупо.
Закрыв дверь кабинета, выходящую в коридор, Доминик садится в кресло на колесиках, берет ключи, приклеенные скотчем к внутренней стороне столешницы, и отпирает нижний ящик. Затем вытаскивает телефон «Нокиа»; чуть-чуть заряда в аккумуляторе еще осталось.
Доминик торопливо настукивает сообщение Боазу:
Встретимся завтра в десять утра в губернаторской резиденции.
Отправив эсэмэску, Доминик терпеливо ждет ответа, попивая остывший чай. Наконец приходит сообщение – всего одно короткое слово:
ОК.
Выключив мобильник, Доминик снова запирает его в ящике. Позвонив Фрэнку и велев ему установить график дежурств возле дома, он выходит из кабинета с кружкой, несет ее на кухню и выливает остатки чая в раковину. Но стоит Доминику поднять глаза, как кружка выскальзывает у него из рук и разбивается.
Снаружи к окну скотчем приклеена еще одна записка, написанная несмываемым маркером:
В ТОМ, ЧТО УСЛАДА ГРЕХОМ ОБЕРНУЛАСЬ,
ВИНОВЕН ТЫ ОДИН.
О ГДЕ ЖЕ ОНА, ПОЧЕМУ НЕ ВЕРНУЛАСЬ?
ГДЕ ЖЕ ЛЮБОВЬ ТВОЯ, БРИНН?
13
БРИНН
Моя нога ни разу не переступала порога отеля «Риц-Карлтон». Смеетесь вы, что ли? Это место для богатых, и вашей покорной слуге было до него как до луны. Уже в лобби я поняла, что в своем обтягивающем красном платье и босоножках на каблуке выгляжу здесь неуместно. Угораздило же меня напялить совершенно неподходящие вещи! Другие женщины были в элегантных туалетах или деловых костюмах ярких цветов, одна я явилась сюда одетой, как чертова проститутка.
Чувствуя на себе недобрые, осуждающие взгляды, но стараясь не обращать на них внимания, я направилась в лаунж-бар. На мое счастье, по сравнению с лобби там было довольно темно. Приглушенный свет, ненавязчивая музыка. Музыканты на сцене играли на саксофонах, барабанах и пианино, а в центре у микрофона стояла певица и исполняла восхитительный блюз. Макияж у нее был яркий, сценический: густая подводка для глаз, очень много хайлайтера и румян. Мерцало золотистое коктейльное платье, матово светился жемчуг на шее и запястьях. Не женщина – картина, только очень грустная, и пела она душевно и искренне.
Я обвела взглядом посетителей. С бокалами в руках, они сидели на роскошных диванах с серебристой обивкой и вели друг с другом светские беседы. Я не сразу заметила мужчину, которого искала. Но стоило мне его увидеть, и я больше не могла отвести от него глаз. Он ждал меня здесь, сдержав обещание.
Доминик Бейкер стоял в дальнем углу, возле столика на двоих. Он был в белой рубашке, аккуратно заправленной в коричневые, тщательно отутюженные брюки. Темно-коричневые ботинки поблескивали в приглушенном свете. На лице Доминика играла теплая, приветливая улыбка. При виде меня он вскинул бокал, который держал в правой руке, и я постаралась сдержать улыбку. Направившись к нему, я остановилась у столика.
– Вот это да! – выдохнул Доминик. – Тебя прямо не узнать, Бринн! Совсем взрослая стала.
– О тебе могу сказать то же самое, – просияла я. – Отлично выглядишь, Дом. И дела у тебя явно идут неплохо, если можешь позволить себе ходить в такие заведения. – Я обвела жестом лаунж-бар.
– Не жалуюсь, – с усмешкой ответил Дом, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Тут его взгляд нырнул в мое декольте, и меня сразу бросило в жар.
– Может, сядем? Прошу, – торопливо произнес Дом, указывая на стулья.
Видно, опомнился и взял себя в руки.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он.
– С удовольствием.
Он пододвинул ко мне меню, и всего через несколько секунд перед нами будто из воздуха возникла официантка. Я выбрала коктейль с арбузом, Доминик заказал себе еще бурбон, и, когда девушка ушла, моим вниманием завладели музыканты. Теперь певица исполняла песню повеселее, демонстрируя белоснежные зубы во всей красе. Смена настроения была очень кстати.
Я снова повернулась к Дому.
– Скажи честно, зачем ты оставил мне свой номер телефона? – спросила я.
– Ради этого самого момента, – ответил Дом. – Хотел увидеть тебя.
– То есть жалость к несчастной официантке тут ни при чем? Кстати, спасибо за щедрые чаевые.
Доминик рассмеялся:
– Нет, жалость тут ни при чем… – Он выдержал паузу. – Хочешь, скажу тебе правду?
– Конечно.
– После того как мы перестали общаться, я не думал, что снова увижу тебя… Но когда это случилось, я сразу понял: не хочется, чтобы эта встреча стала последней.
– Как мило.
Я старалась заглянуть Дому в глаза, но он упорно изучал свой пустой бокал.
– Сам знаю, звучит как сопливая чушь.
– Вовсе нет. Наоборот, очень трогательно, – проговорила я.
И романтично.
Официантка вернулась с нашими напитками, и я сделала большой глоток коктейля. Его сладкий фруктовый вкус был просто идеален. В этот момент через бар прошел мужчина в плаще и белых перчатках. По этому наряду в сочетании с высоким цилиндром на голове я догадалась, что он фокусник. Таких здесь пруд пруди – делают вид, будто умеют колдовать, или читать мысли, или еще что-нибудь в том же роде. Фокусник остановился возле нашего столика. В руках у него была колода карт.
– Выберите одну карту, – предложил он, протягивая колоду Дому.
– Нет, спасибо, – немедленно отмахнулся тот.
– Зря отказываетесь. Это очень быстрый и эффектный фокус, – похвастался маг.
– Не люблю фокусы, – ледяным тоном произнес Дом.
Я невольно нахмурилась. Бросив взгляд на меня, Доминик снова посмотрел на фокусника, прокашлялся и процедил:
– Спасибо, до свидания.
– Как хотите.
Фокусник зашагал прочь. Если не ошибаюсь, перед этим он пробормотал себе под нос: «Козел».
– Почему ты его прогнал? – спросила я.
Дом покачал головой:
– Просто не выношу разных фокусников, колдунов и людей, которые верят в магию. Это все глупости.
Я пожала плечами. Мне тоже казалось выдумкой всякое колдовство, но почему бы смеха ради не позабавиться?
– Я тебе рассказывал, что моя мама была суеверной до ужаса? – спросил Доминик.
Я кивнула, вспомнив, что в старших классах он и вправду много об этом говорил, и вот теперь мы опять вернулись к той же теме. Мне было жаль его мать: она умерла, когда Доминику было семнадцать, и с тех пор его жизнь изменилась. В подробности он меня не посвящал, но часто упоминал, что за его матерью кто-то охотился и хотел ее убить, – по крайней мере, так она ему говорила.
– Да, кое-что припоминаю, –
