В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова
Кто это, Боря?
Боря – белый! – не знает.
А если подумать, Боря?
– Это любовница моего друга, – отвечает повредившийся в уме Боря.
Трогательно. И умно.
Значит, вот оно как: измена! А измен, как известно, тетя Тоня не прощала. Дочь родную, Ольгу, не пожалела, а уж его-то, козла вонючего!..
Дальше следует изгнание Бори. С сопроводительным текстом, очень выразительным по форме и содержанию. Оплеванный с головы до пят Боря пытается на ходу собрать свои вещи – это какие же, интересно, с в о и?! Голодранец несчастный, иждивенец, альфонс!.. Почему – иждивенец? Он работал, зарплату в дом приносил! Ка-акую зарплату?! Инженеришко драный!
Боря вцепляется в магнитофон – Боря желает уйти с музыкой! – отдирают с ногтями. Дверь открывают, ногой поддают – будь здоров, Боря, не кашляй.
Портрет в интерьере: тетя Тоня сидит в новом кресле (Югославия), курит «Беломор» и рассказывает, какая Боря сволочь. Как сыр в масле!.. Черную икру, гад, вот такими ложками жрал!.. Ну ничего, воздастся ему по заслугам: глаз у нее, у Тони, тяже-елый, сама бывает не рада, но уж коль проклянет!..
Да, удивил всех Борис. А ведь любил-то, любил-то как!..
Что-то и впрямь не приживаются мужчины в нашем доме. Одна надежда на Ваню. Да, но надежда слабая: парализовало дядю Ваню. Бедный дядя Ваня. И что будет теперь с Музой?.. Но Борис-то, Борис!.. Вот удивил.
А второй раз удивит всех Боря, когда умрет. Вот так – возьмет и умрет, молодой и здоровый, и последнее слово будет «Ксана!..».
Да, тяже-елый глаз у тети Тони…
Посомневавшись, Ксана все же поедет на похороны. Поразить всех красотой и бриллиантами. Выслушать соболезнование женам. И, не удостоив другую взглядом – «несчастье какое-то!» (значит, все же – удостоив? да и выглядеть «несчастьем» на похоронах мужа как-то уместно!), – Ксана сядет в автомобиль и уедет в свою новую вдовью жизнь.
Ксана станет вдовой. Она примерит на себя это слово, как шубку, и… пожалеет ли она Борю? Борю Неверного, Борю Гонимого, Борю Верного? Или хотя бы Борю-мальчика, влюбленного в девочку, спесивицу и гордячку?..
А время идет, растут тополя, вон как вымахали, Сашенька школу окончил, женился. А Музе все хуже, выглядит просто ужасно.
– Кощей Бессмертный тоже плохо выглядит.
– Над этим смеяться нельзя!
А кто смеется?
И Тонечка растет, отрада бабы Тони, – пухленькая, холененькая, наливается персик. Умница, отличница – радость, а не дитя. Но… уже недолго оставалось радоваться бабе Тоне.
Говорят, праведники умирают тихо.
Тетя Тоня будет умирать долго, страшно, явится Та, с косой, – не за шкатулочкой, нет – за тетей Тоней. Ну вот и я. Не ждала?.. И тетя Тоня примет из рук в руки смерть лютую, жестокую, страшную…
Похоронят тетю Тоню.
А тут новая беда: Сашенька-то!.. нет Сашеньки!.. Муза черная. Сашеньки ей не пережить… Клава тоже понесла тяжелую утрату, что ты смеешься?.. И говорят, опять замуж выходит – какой-то Евгений, нет, вру, Евгения она похоронила, а это… а черт его знает, кто это, какая разница.
«Тополя, тополя…» – как там дальше-то было?.. «И как в юности вдруг вы уроните пух – на ресницы и плечи подруг…» Действительно роняют. Но добро бы на ресницы и плечи подруг, чтоб красиво было, – а то в нос и в рот, причем свой собственный, тьфу, гадость.
Ну какие еще новости? А новости плохие: умер дядя Ваня. Как умер? Ну как люди умирают… На Музу просто страшно смотреть: из больниц не выходит. Ксана? А что Ксана…
Ксана попивает винцо, дымит сигареткой, памятник маме надо ставить, мраморный, это очень дорого. Ольга денег не дает, говорит, нет у нее – как вам это нравится? А откуда они у Ксаны? Вдовы? – блеск изумрудов, бриллиантов. Ксана с удовлетворением ловит взгляд – нет, нет, ну что вы, это же память о мамочке!
А без них – забудешь?
Тонечка сидит с книжкой. Белолица, черноброва, нраву кроткого такого… Серые глаза, кудри – как она похожа на Борю… Вот только черты лица уже подернуты родовым высокомерием – все-таки Ксана специалист по селекции, грушу с жабой венчает…
Судьба колебалась: так или этак? На авансцену выходят дядья Бори, соблазнившиеся Канадой: Ксана, отдай нам Тонечку. Мою дочь? Да вы что?! Никогда. Тонечка?.. Нет, я с мамой!.. – дрожит, дрожит на веточке персик, боится, страшно ему – мама!..
Ах, дядья, украдите Тонечку, вам простится, зачтется!..
Но – как, как?..
Никак. Нельзя. Невозможно: доигрывалась тема судьбы тети Тони…
И Тонечка останется – громко плакать по ночам, бить мамины бутылки – не пей, мама! Мамочка!.. Дети, «мама» – самое дорогое слово на свете! Никто не будет тебя больше любить, чем мама, золотая прямо!.. Тонька, зараза, убью, гадина!.. Мамочка, не надо! Мамочка, я боюсь!.. Мне больно, мамочка!..
…Как же долго меня здесь не было!.. Вот и тополя – выше неба!.. вот и дом – сдал, осунулся, постарел… «Дом, в котором я живу…» – да, да, был такой старый, добрый, замечательный фильм, населенный хорошими, милыми людьми, и концовка была такая хорошая, щемящая, с крепкой гражданской позицией авторов: героиня, правда, погибает, но погибает за Родину, а герой возвращается, смотрит на свой дом (тут идет музычка), а из подъезда выбегает девочка с косичками – все повторяется!.. Жизнь идет!
Стою, смотрю, и вправду – выбегает девочка!.. С синяком под глазом – быстро надевает очки, – ой, здравствуйте, это вы?
Это я.
Не узнаете меня? Я – Тоня.
Тоня? Бог ты мой! Тонечка!.. Это ты? Трудно поверить!.. Как ты выросла!.. Сколько ж тебе лет?
Девятнадцать будет (никогда! никогда!..), учусь в мединституте, врачом буду (не будешь, никогда не будешь!..).
А в окне – о, что это? – тощее, беззубое – с приездом! – улыбается, стра-ашно так улыбается – Ксана? Неужели это ты, Ксана?.. Красавица Ксана, спесивица и гордячка?..
А Мишу помнишь? Сына тети Раи?
Погодите, а что с Ксаной?
А что с Ксаной – спилась. Что значит – не может быть? Представь себе. Пьянки, драки, милиция – господи, знала бы покойная Тоня! В долг у всех просят (ты не давай!), будут говорить, что
