Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Эльпида подала заявление на работу в начальных классах. Ей обещали место с сентября, а пока она работала на замене отсутствующих учителей, в основном учителя рисования, ветерана войны, часто прогуливавшего по причине запоя. Кое-как, дав задание классу, Эльпида сидела с отсутствующим взглядом, размышляя о своем. Ей было легче думать о своей беде и возможностях преодоления ее в стенах школы, а не дома, где все напоминало ей о прошедшем теперь счастье. И, как она не думала, не решала, не постановляла, одно ей было понятно: никак она не сможет отказаться от мужа и все! Ну что поделаешь, что соперница оказалась красивее, может, умнее, но навряд ли она сможет любить Митю так, как она, его законная жена. Пусть себе ходит в любовницах. Пусть на нее все тычут пальцем. Не завидное у нее положение. А она, Эльпида – его жена. По ночам, делая вид, что ничего особенного не произошло, она исступленно любила его, так что по утрам, замечала, как с удивлением он смотрит на нее. А она просто улыбалась ему, как ни в чем ни бывало, хотя понимала: Митя в курсе, что она знает об измене, ведь начальник его, Поповиди, скорее всего, рассказал о ее визите и недоразумении с пирожками.

Эльпида правильно полагала: вести об аморальном поведении учительницы Власиной, и без ее помощи дошли до «Облоно». Сначала Анастасию Андреевну вызвали на ковер к директору школы, потом в Караганду, к заведующему областным образованием, Гридневу Самуилу Михайловичу. Как и все мужчины, он терялся при виде такой красоты, какой природа наделила Анастасию. Он познакомился с ней года три – четыре назад, когда она в первый раз оформляла свои документы на работу. Тогда он, как и все коллеги, не мог не обратить на нее свое прямо-таки пристальное внимание. И теперь, разговаривая с ней, не поднимавшей от стыда глаз, – говорил:

– Злые языки наговаривают на вас всякую напраслину, вот я и решил немного вмешаться, – он выдержал паузу. – Что же, дорогая Анастасия Андреевна, будем делать?

– Я собираюсь уходить со школы по собственному желанию, – сказала она, с трудом проговаривая слова.

– Не хотите работать с детьми?

– Хочу, но…

– Ну и работайте, себе на здоровье. Небось, любят они вас, как родную мамочку. – Гриднев снова сделал небольшую паузу. – Да и невозможно вас не любить. Хоть на вас и «катят бочку», но я думаю, все эти наветы на вас высосаны из пальца, а школа понесет большую потерю в вашем лице.

Анастасия Андреевна недоверчиво посмотрела на него и опустила глаза, щеки ее опять порозовели:

– Нет, нет, я буду уходить. Точнее, переезжать. Знаете, здесь у меня не сложилась жизнь, может, легче будет в другом месте.

– Куда же едете, если не секрет?

Грозный, всем известный Самуил Михайлович, разговаривал очень участливо и не задавал ненужных вопросов, которые нередко, по рассказам учителей с ее школы, позволял себе с другими провинившимися, чем и купил Анастасию.

– Возможно в Акмолинск, там мои родители, а, может, и в Джамбул – там моя подруга.

– Ну-ну, – поднял свои густые брови и старчески кашлянул заведующий, – смотри сама. А мы от тебя не отказываемся. Если решишь остаться, будем только рады. А то, когда ж еще найдем такую грамотную учительницу, певунью, знающей немецкий, да к тому же – красавицу?

– Спасибо, Самуил Михайлович, – Анастасия неуверенно поднялась, – можно идти?

– Конечно. – Он встал, проводил ее до двери.

– А жизнь свою еще успеешь устроить, – сказал он на прощание, открывая дверь кабинета, – ты еще очень молода, у тебя все впереди.

Самуил Михайлович специально выглянул из окна, посмотреть, как она будет выходить из здания. Увидел, как из синей «Волги» вышел высокий, худощавый мужчина и спешно подойдя к ней, обнял, и, пока оба шли к машине, наперебой о чем-то говорили.

* * *

После смерти бабы Нюры, Анастасия совсем потерялась. Родители звали ее жить к себе, но она все не решалась. Отношения с Харитоном уже ни для кого не были секретом и тот пока ничего не предпринимал, чтоб как-то облегчить ее двусмысленное положение.

Если б не Митька-Харитон, наверное, ее бы заплевали все кому не лень, и красота не спасла б ее. Анастасия стеснялась ходить по улицам, ей казалось, что пожилые гречанки особенно неприязненно смотрят на нее, и шлют проклятия ей вслед.

Летние каникулы она просидела дома, не хотела выходить даже во двор. Пуще всего боялась встречи с Эльпидой. Чтобы положить этому конец, Харитон бесповоротно решил уехать из Осакаровки, хотя, положа руку на сердце, очень не хотелось. Все его связывало со ставшим родным поселком, с друзьями, особенно Генералом, Слоном и родственниками. И так вот, взять обрубить все и уехать, бросив деда, жену, ребенка, было бы большим безрассудством, если б не новость, которую сообщила Анастасия. Сначала Харитон заметил особую неровность в отношении к нему со стороны Насти. То она была очень нежна, то очень холодна.

В последний раз он застал ее заплаканную, об этом красноречиво говорили ее опухшие веки глаз. Первое, что он сумел буквально выпытать у нее, это то, что ей пришлось выслушать наставления тети Пелагеи Ильиничны и намеки директора по поводу ее связи с ним, после первого же августовского педсовета, перед началом нового учебного года. Ну это – понятно. К этому он, и как ему, казалось, она была готовы. Пытливо всматриваясь ей в глаза, Харитон понимал, что не это главное, что беспокоит Настю.

– Ты что-то не договариваешь. Не стала бы ты плакать из-за какого-то директора. Да и не может быть, чтоб уж он очень на тебя нажимал. Знаю я Виктора Семеновича, он нормальный мужик. Я так понимаю, что не это тебя беспокоит, а что-то другое. Скажи, наконец, в чем дело?

Она молчала, раздумывая. Подошла к окну, уставилась в одну точку.

– Скажи, – настаивал Харитон, близко встав позади нее.

Наконец, она развернулась, обошла его, направилась к кровати и села. Веки покраснели и потекли слезы. Харитон отвел глаза, по скулам побежали желваки, губы его скривились. Он сел рядом, взял ее руку.

– В чем дело, Настя, скажи в чем дело? Кто тебя обидел? Кто-то что-то сказал? Он попытался повернуть к себе ее отворачивающуюся голову.

Настя резко встала, вытащила из кармана жакета носовой платок. Немного успокоившись, она села рядом.

– Мне придется сделать операцию.

– Операцию?!

– Да…

– Чем же ты болеешь?

– Такую операцию, Митя, делают не от болезни.