Остров Свободы - Борис Геннадьевич Цеханович
Маршал, вместе со своими офицерами, начальником Учебного центра полковником Меркурьевым, за спиной которого маячали его замы и начальник политотдела, неспешно обходил шеренги офицеров и прапорщиков, опрашивая офицеров. Но от всех слышал одно и тоже – «Жалоб и заявлений не имею». Всё как обычно, но по мере приближения ко мне, я всё больше и больше волновался. Накануне смотра начальник политотдела в категорической форме предупредил всех офицеров и прапорщиков: – Чтоб никто не вздумал маршалу что-то заявить или задать глупый вопрос. Ничего он решать всё равно не будет – это не тот уровень. А если кто-то и осмелится прыгнуть мимо нас, то всё равно возникший вопрос придётся решать здесь и нам. Так что давайте не умничать, а если у кого-то есть реальные жалобы, заявления и вопросы, сдавайте мне. Мы их обобщим и посмотрим, что можем решить мы, а что необходимо предадим маршалу Ахромееву – пусть они там в Москве решают. Так что не вздумайте…
Вот и надумал я обратиться лично к маршалу, справедливо посчитав, что мой вопрос может решить только Ахромеев. Полковник Меркурьев и начальник политотдела мою просьбу только отфутболят, да ещё заявят: – Ты что, старший лейтенант, офигел что ли? Все служат здесь по два года и ты будешь служить два. Особенный что ли?
Служить я приехал сюда с семьёй в ноябре месяце восемьдесят шестого года, поэтому и уезжать отсюда буду тоже в ноябре-декабре уже этого года. Год назад у меня на Кубе родился второй сын, сейчас ему почти год, а когда буду уезжать в Союз будет почти полтора. Здесь температура осенью будет +35 градусов, а через 20 дней пока буду плыть на пароходе будет – 15 – 20 градусов мороза. Для взрослого человека перепад в почти 50 – 55 градусов экстремальный, а для детского организма может быть фатальным. Прошлой осенью пароход с увольняемыми солдатами пришёл в декабре в Калининград, а там -20 градусов мороза. Бойцы, одетые в лёгкие курточки, отказались выходить на берег, так их с милицией оттуда вытаскивали. Говорят, двое суток по кораблю отлавливали.
Поэтому написал маршалу письмо-просьбу, типа: – Товарищ маршал Советского Союза, исходя из следующих семейных обстоятельств, где их все перечисляю…. Эти обстоятельства… Прошу вас продлить мне, старшему лейтенанту Цеханович Б. Г. срок службы в республике Куба на полгода…, до весны 1989 года.
Вроде бы просьба простенькая, но всё равно тревожился. Всё-таки ведь, без разрешения, прыгал через головы своих командиров, а это – учитывая некоторые особенности службы на Кубе и «тонкие, чувствительные и не совсем чистые руки и души» начальства было чревато. В случае неблагоприятного исхода меня могли просто «съесть» и в 24 часа выпнуть на самолёте в Союз. Но, просчитав все варианты, решился. Не выйдет, так всё равно через полгода уезжать, а получится – начальству волей-неволей придётся смириться. Поругают, конечно…., но не привыкать.
Вот маршал со всей свитой приблизился к офицерской шеренге нашего Учебного центра «Д» и подполковник Подрушняк чётко отчеканил: – Товарищ маршал Советского Союза, начальник Учебного центра «Д» подполковник Подрушняк. Жалоб и заявлений не имею.
Маршал поздоровался за руку с начальником, осмотрел в пару секунд подтянутую, худощавую фигуру подполковника и сделал шаг влево, остановившись перед начальником штаба майором Власовым. Та же процедура и следующий шаг влево. Так через несколько шагов маршал Ахромеев остановился напротив меня.
С замиранием сердца отрапортовал: – Товарищ маршал Советского Союза, начальник разведки Учебного центра «Д» старший лейтенант Цеханович. Жалоб не имею, но имею заявление в письменном виде. Прошу Вас его рассмотреть и принять решение. Это решение можете принять только Вы. – И протянул запечатанный конверт.
Ахромеев взял конверт, вслух прочитал на нём надпись «Лично в руки Маршалу Советского Союза Ахромееву С. Ф. от начальника разведки Учебного центра «Д» старшего лейтенанта Цеханович Б. Г.»
– Лично в руки, – громко повторил маршал надпись, хлопнул конвертом по ладони и положил его к себе в папку, которую держал в руках, – хорошо, товарищ старший лейтенант. Прочту и обещаю разобраться.
Реакция окружающих офицеров на такое простое действие была неожиданной, для проверяющих. Полковник Меркурьев и начальник политотдела покраснели и у них зло и испуганно забегали глазки в разные стороны. Зам по тылу всего Учебного центра полковник Хряков посерел лицом и сдулся, напоминая теперь прострелянный шарик из мультика про Винни-Пуха. А вот наш зам по тылу упал прямо в шеренге в обморок и вокруг него сразу же сгрудились рядом стоящие офицеры. А подполковник Подрушняк неожиданно, невзирая на присутствие маршала, зло и матерно выругался: – Ну, блядь, Цеханович, и подставил же ты нас…
Конечно, такая яркая картинка промелькнула только в моём мозгу, на самом деле реакция на мой демарш внешне была несколько иной. У Меркурьева и Начальника Политотдела глаза действительно стали злыми. Да, полковник Хряков несколько сдулся и теперь, набычившись, угрожающе и многообещающе смотрел на меня. Беспокойно затоптался в строю наш зам по тылу. А Подрушняк выдвинулся из строя на полкорпуса и внимательно посмотрел на меня. И я прекрасно понимал их беспокойство.
В своей жизни, как в гражданской, так и военной, всегда придерживался определённых жизненных принципов, которые считал справедливыми. Одним из них был – Не воруй. Сам не воровал и другим не давал. Считал, всё что положено солдату – отдай. Отдай всё до копейки и положи в солдатский котёл до грамма. Солдат должен служить – он для этого предназначен, а не прислуживать офицерам. Вот если офицер сам что-то физически не может сделать, ну не хватает сил – тогда можно взять своих подчинённых в помощь. Но по окончанию ты должен их накормить, напоить чаем и снабдить цивильными сигаретами.
Поэтому, когда меня выбрали в партбюро нашего Учебного центра, то рассудили следующим образом – Раз ты начальник разведки, то тогда будешь отвечать за Народный контроль. Что называется – Пусти козла в огород.
Везде есть свои особенности службы, есть они и на Кубе. Если, служа в Германии, любой военнослужащий, прапорщик или офицер, одну зарплату получал в национальной валюте – в марках, на которую он мог полностью содержать себя, свою семью, покупать подарки близким, ходить в ресторан. Вторая зарплата шла на книжку в Союзе. То на Кубе, в национальной валюте платили всего 25 песо, что соответствовало 15 кружкам пива. И что? А семья – Детям мороженное, бабам цветы…????? Государство поставило нас в унизительное положение, типа: а зато вам два
