Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин
Мордасов говорил спокойно, но чувствовалось, что спокойствие дается ему с большим трудом.
— Мы не переводим бригаду на Моховую по двум причинам, — сказал Остудин. — Во-первых, еще не закончены работы на Кедровой. Там предстоит углубить скважину на триста метров...
Мордасов нервно дернулся и, не давая Остудину договорить, произнес на повышенной ноте:
— Что за чепуха! Какие там еще триста метров! Ведь вы пробурили скважину на проектную глубину. Так?
— Да, пробурили, — подтвердил Остудин.
— И никакой нефти не нашли? — Мордасов обвел членов бюро победоносным взглядом.
— Поэтому и решили углубить скважину, — спокойно произнес Остудин.
— Вы что, отказываетесь выполнять план по проходке? — глаза Мордасова полыхнули гневом.
— У нас нет возможности выполнить его, — твердо заявил Остудин. — Мы ищем нефть.
— Юрий Павлович, — обратился Мордасов к Краснову. — Поясните ситуацию членам бюро.
Краснов, отодвинув стул, поднялся и уставился на Мордасова. Тутышкин словно ждал этого момента. Разгладил ладонью блокнот, взял ручку и приготовился записывать. Краснов, не поворачиваясь к членам бюро, начал глухо, словно с трудом выдавливал из себя слова:
— Начальник экспедиции говорит неправду. У коллектива есть возможность выполнить план по проходке. Никаких гарантий в том, что бригада Вохминцева откроет нефть на Кедровой площади, нет. Не нашли ее на глубине две тысячи пятьсот метров, не найдут и глубже. Скважина оказалась пустой. Поэтому бригаду без всякого ущерба можно перебросить на новую буровую. Станок готов к работе.
У Остудина, который все так же стоял около стола, опустились плечи. Ему вдруг стало совершенно безразлично то, что происходило в этой комнате. Он понял, что разговор, который вели сейчас члены бюро, заранее отрепетирован, решение принято, и изменить что-либо уже невозможно. Им нужен очередной рапорт и очередная жертва, и они давно договорились, о чем будут рапортовать и кого наказывать в устрашение другим. В этой ситуации возражать — только вредить себе. Когда запущена такая машина, ее уже не остановишь. С чем не мог согласиться Роман Иванович, так это с предательством Краснова. Секретарь парткома должен был защищать интересы экспедиции, а не прислуживать Мордасову. Ведь он такой же член коллектива, как Остудин, Еланцев, Вохминцев... Вот почему Роман Иванович не удержался и ответил.
— Говорить так, как Краснов, может только человек невежественный в геологии, — тихо начал Остудин и заметил, что все насторожились, повернувшись к нему. — Бросить скважину недобуренной, на которую истрачены миллионы рублей, значит, нанести умышленный ущерб государству. И никакие идеологические мотивы не оправдают это. Я, как начальник экспедиции, ни за что не могу согласиться на перевод бригады. Мы должны открывать месторождения, а не сверлить дырки в земной коре.
Слова об идеологических мотивах относились не к Краснову, а к Мордасову. Первый секретарь райкома понял это, сжал губы и по-бычьи наклонил голову. Остудин увидел, что Мордасов изменился в лице. Он еще больше покраснел, на скулах напряглись тяжелые желваки. Не поднимая головы от стола, Мордасов произнес, чеканя каждое слово:
— Я двадцать лет ношу у сердца партийный билет, но впервые слышу, чтобы партийного работника называли невеждой. Да еще к тому же поставили хозяйственные приоритеты над идеологическими. Мы своей идеологией, товарищ Остудин, не поступимся. Мы за нее положили миллионы жизней. И не позволим вам распространять среди советских людей идеологию царских недобитков. Графов или как там их еще. Вы не из нашей партии, и как попали в нее — неизвестно. А скважину на Моховой начнем бурить завтра же. Но уже без вас. Я предлагаю исключить Остудина из партии. Кто за это предложение, прошу поднять руку.
Остудин ожидал чего угодно, только не этого. Исключение означало автоматическое отстранение от работы. За что? За то, что отстаивал интересы государства? За то, что стремился быстрее добраться до нефти? Он вовсе не хотел уходить из экспедиции, оставлять работу, о которой мечтал всю жизнь и к которой шел столько времени. И вот теперь все рушилось, и едва налаженное дело придется начинать сначала. И все потому, что отказался выполнить нелепое требование первого секретаря райкома. Неужели никто не встанет и не скажет слово в защиту?
Никто не встал и не сказал. Первым поднял руку за исключение Краснов. Остудин попытался поймать его взгляд, но тот опустил глаза. Остальные члены бюро, подняв руки, подобострастно смотрели на секретаря.
— Бюро райкома единогласно исключило вас из партии, товарищ Остудин, — холодно произнес Мордасов. — Одновременно вы отстраняетесь от должности начальника экспедиции. Мы сообщим об этом в объединение. Вы свободны.
Остудин вышел из здания райкома. В душе не было ни отчаяния, ни чувства беззащитности. Только опустошенность. И такое ощущение, будто тебя обокрали на виду у всех средь бела дня. И все, кто наблюдал за этим, теперь смеются над тобой. И некому пожаловаться, и некому заступиться. Но главные мысли были не о себе, а о государстве. «Куда они ведут нас? — с безнадежной горечью думал Остудин. — Ведь они похожи на шаманов». Ответа не было.
В Таежный Остудин возвратился поздно вечером. В контору заходить не хотелось, но ноги сами привели к ней. Рабочий день уже давно кончился, однако в некоторых окнах горел свет. Едва Остудин вошел к себе, как на пороге появились Кузьмин и Еланцев. У Остудина защемило сердце. Эти люди стали для него не просто товарищами по работе. Они были единомышленниками, опорой всех начинаний. Без них он не сделал бы ничего. Он видел, что они ждут его рассказа, но не знал, с чего начать. Наконец сказал:
— Садитесь, чего стоите.
— Не тяни, — Еланцев нервно шагнул к столу, отодвинул стул. — Что было на бюро? Объявили строгача?
Остудин, выглядевший не просто усталым, а измочаленным, потер пальцами виски, исподлобья посмотрел на него. Подумал: какую новость сообщить первой — о себе или о бригаде Вохминцева? И, опустив руки на стол, сказал:
— Бригаду Вохминцева придется переводить на Моховую.
— Да ты что? — Еланцев, не сдерживаясь, резанул ладонью воздух. — Неужели ты не смог отстоять?
— Отстаивал до последнего. И даже больше. Поэтому я
