Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник
Потом ее лечение закончилось, и она перестала ходить к нам в отделение. Я встречала ее иногда на автобусной остановке. Она весила килограммов восемьдесят, по-прежнему была дружелюбна и приветлива. Мы всегда успевали поболтать минут десять, прежде чем автобусы развозили нас в разные стороны. Потом я встречала ее то с одним, то с несколькими детьми, и с каждой встречей Браха худела и молодела и опять выглядела неподобающе юной и хорошенькой. Единственное заметное изменение в ней – утрата безмятежности. Длинные юбки еле поспевали теперь за ее быстрыми шагами. Дети росли, старший пошел в школу – надо было торопиться.
И вдруг Браха снова обратилась к нам. С трехлетней малышкой Басей. У девочки нашли саркому. Ее оперировали, возили на консультацию в Америку – кроме облучения, ничего сделать было нельзя, и они стали ежедневно приходить к нам на лечение. Мама с дочкой шли по длинным коридорам, держась за руки. Обе в длинных платьях и в шляпках. Обе с голубыми глазами, похожие друг на друга. Только Браха жутко похудела. Я не решалась смотреть ей в лицо.
В середине лечения ребенку сделали анализ, и выяснилось, что опухоль растет прямо во время облучения. Больше делать было нечего. Лечение прервали. Бася умерла дома через двадцать дней.
Прошло с полгода. Я опять встречала Браху в городе. Она разговаривала со мной по-прежнему, а я мучилась чувством своей ужасной вины перед ней, хотя, видит Бог, делала все как следует и готова была сделать в десять раз больше, только знать бы что.
Потом наш Зелиг, который лечил и ее, и ребенка и добро еще не схлопотал себе на этом инфаркт, рассказал, что Браха ведет бракоразводный процесс. Мужа ее мы так никогда и не видели. Но знали, что он какой-то авторитет в Талмуде и что развода ей категорически не дает.
Наша розовая Браха оказалась тверда как скала. Суд был на ее стороне. На мужа нажал раввин, чье имя в Иерусалиме чуть уступало по известности праотцу Аврааму, но превосходило Моисея. Муж сопротивлялся около года, но не выдержал и дал Брахе развод. Так она осталась одна с тремя малышами.
Теперь скажите мне, как может содержать себя и троих детей молодая женщина, не имеющая ни профессии, ни даже аттестата об окончании средней школы? Вы думаете, она нанялась в детский сад ухаживать за детьми? Ничего подобного! Думаете, она пошла на курсы секретарш? Это та, которая вышивала крестиком, если бы, не дай бог, овдовела, пошла бы в детский сад. А эта – которая пережила болезнь, жизнь с чужим равнодушным человеком, развод и те двадцать дней, – эта поступила по-другому.
Она купила учебники, выучила математику, химию, биологию и что там нужно еще. Она сдала экзамены на аттестат зрелости. А потом экзамен по психометрии. Она поступила на труднейший фармацевтический факультет, потому что у фармацевтов всегда есть хорошо оплачиваемая работа. Она выучила физиологию, и статистику, и биохимию, и фармакокинетику, и анатомию, и высшую математику, и физическую химию, и черт знает что еще. И, верьте мне, она фармацевт в нашей больнице. Она независима, привлекательна и уверена в себе. И она носит короткую юбку.
Две истории из жизни
Есть такая ужасная болезнь – глиобластома. То, что в народе называется раком мозга. Она довольно редкая, но мы ее видим довольно часто, потому что нас ни один заболевший не минует. Эта болезнь не разбирает пола и возраста и обыкновенно кончается очень плохо. Но не всегда!
Явился на лечение грузинский еврей лет сорока пяти. Высокий, сутулый, одетый с претензией на роскошь. Туфли его завораживали взгляд длиннейшими приподнятыми над полом носками в духе старика Хоттабыча. Рубашка была розовая. Галстук поражал воображение. Галстук в Израиле носит жених под хупой, премьер-министр при фотографировании для официальных портретов и телохранители в свое рабочее время. Так что человек в галстуке вообще наводит на размышления. Тем более что галстук Ицика был исключительной расцветки и приводил окружающих в состояние глубокой задумчивости. Но особым отличительным признаком этого пациента была его прическа – длиннейшая прядь пегих волос, укоренившихся над правым ухом и тщательно переброшенная через купол черепа в сторону левого уха. Объяснения врача он слушал невнимательно. Проценты выживаемости других пациентов с аналогичной болезнью не производили на него никакого впечатления. Включился в беседу он только в тот момент, когда врач коснулся риска выпадения волос как побочного явления радиационного лечения. На это Ицик ответил, что он категорически не согласен рисковать своими волосами и, если, не дай бог, такая потеря случится, засудит больницу и всех ее работников.
В конце концов – после длительных пререканий криков и слез жены, уговоров врачей всех рангов вплоть до заведующего отделением и телефонного звонка старушки-матери – он подписал согласие на лечение, включающее в себя пункт о возможном выпадении волос.
На лечения он ходил аккуратно и так же аккуратно расточал льстивые просьбы беречь его прическу пополам с угрозами страшной мести, если она все же пострадает. Тридцать дней отделение, сцепив зубы, терпело его присутствие. После чего он закончил курс и стал медленно выветриваться из памяти травмированных техников.
Прошел год. При той стадии болезни, с которой Ицик начинал лечение, шансы его прожить год были нулевые. Тем не менее через год он явился навестить нас. Он снова был в галстуке и туфлях с загнутыми носками, и прическа его нисколько не изменилась, на наш взгляд. На здоровье он не жаловался, но всем и каждому рассказал, что волосы его после лечения утратили блеск и шелковистость и что он много раз сожалел о своем опрометчивом решении обратиться за помощью к медицине.
Другой случай связан с элегантной женщиной, которая по всем признакам, несомненно, принадлежала к элите. Она была умна, сдержанна и обаятельна. Легко и мягко общалась со всеми, была детской писательницей и, как выяснилось, дочерью одного из членов Верховного суда Израиля. Лицо ее чудовищно обезобразила огромная опухоль, захватившая нос и
