Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

– Ну, дорогая, какой разговор? Ведь ты, я так понимаю, всегда доводишь задуманное дело до конца.

Эльпида, подняв голову к небу, прижимая руки к груди, еще не полностью придя в себя, радостно прошептала:

– Не без помощи дорогой подруги!

Конечно, так и случилось, иначе и быть не могло: Эльпида всегда доводила задуманное дело до конца. Неделю после свадьбы, уже в поезде на пути в Джамбул, Ирини всю дорогу вспоминала события последних дней и, конечно, свадьбу.

* * *

Часто, уже живя в Джамбуле, Ирини снился сон в разных вариантах о том, как она уезжала из родной Осакаровки, как вышли семьей из дома в начале весны, на улице метель, холод; чемоданы еще с вечера увез Генерал. А утром вот они идут вместе с мужем: Савва усаживает Наташу себе на грудь под пальто, в другой руке несет большой узел, а Ирини с завернутой в одеяло малюткой Кики-Кати. Во сне Ирини удивляется, что совсем не холодно, и не так уж тяжело нести ребенка. И глубокий снег не мешает Савве скоро идти. А Ирини идет медленно, тяжело, часто оглядываясь на дом. Сны были такие четкие, что, проснувшись, до нее не сразу доходило, что все, что она только что пережила происходило во сне, а не наяву. Ведь именно так и произошел их отъезд из Осакаровки: дети на руках, и они идут в метель на железнодорожный вокзал.

Хорошо станция находится не так далеко. Все родные пришли провожать. Переезд – событие не шуточное. Народ боится перемещаться, да и некуда. К тому же они, в основном, неграмотны и двух слов написать и прочитать не могут.

Люди элементарно боятся потеряться или потерять детей и последние пожитки. Боятся оказаться обворованными, оскорбленными или убитыми. Или оказаться по какой-нибудь причине в милиции. Так что уж лучше было сидеть дома и не высовываться. Но Савву ничто не могло удержать в Осакаровке. Ему хотелось начать новую хорошую жизнь. Казалось, что она никак не может сложиться вне теплого, южного климата. Сестра Аница оставалась жить с младшим братом Федором. Как только Савва устроится в Джамбуле – вызовет ее к себе.

Итак, двадцать пятого марта пятьдесят седьмого года семья Александриди вышла из дома. Идти надо было минут двадцать, но, как назло, ночью прошел густой снег. Земля покрылась белым сухим хрустящим ковром сантиметров на сорок. Идти с детьми было трудно. Роконоца с Кики и Харитоном ждали их на станции, стерегли их вещи. До поезда было еще минут сорок. Стояли внутри покосившегося старого вокзала, недалеко от кассы и разговаривали. Кругом сновали люди. Ждали поезд. У всех Христопуло и Александриди самые разнородные чувства, которые можно читать с их лиц и определить по поведению. Наташа носилась, глазела любопытными глазенками во все стороны. Для нее все было интересно, а главное, ее любимая бабушка Роконоца была рядом. Она часто подбегала к ней, обнимала за шею. Ей сказали, что скоро все они поедут на большом поезде далеко-далеко, а яя останется. Потом она приедет. Вот Наталья на прощанье и тискается около Роконоцы, от избытка чувств, чуть не свалила яю с сундука, на котором та сидела.

У четырехлетней Наталии всегда хорошее настроение, если она не смеется, значит на ее лице играет улыбка. Глаза выражают, то восторженность, то любопытство, то удивление. Сама Роконоца в глубокой печали. Отвечает на внучкины ласки совершенно автоматически, периодически оглядываясь на Ирини. На Савву она совсем не смотрит. Савва же находится в благодушном настроении: наконец осуществляется его мечта. Он часто смеется и шутит, но иногда опасливо оглядывается то на Ирини, то на Роконоцу. Кики, Харитон и Генерал тихо переговариваются между собой. Иногда Кики пытается поймать ловко снующую между ними племянницу, но ей не удается. Ирини держит на руках спящую дочь и постоянно шикает на Наташу, потому как та все норовит потрогать новое атласное зеленого цвета, стеганное Роконоцей, детское одеяльце. С ними еще младший брат Саввы – Федор. Тот стоит весь из себя красавчик, одет в новое драповое пальто с каракулевым воротником, каракулевой шапкой, новых сапогах и кожаных перчатках. Он облокачивается о стенку у кассы, то боком, то спиной, явно рисуясь, дескать: посмотрите на меня, хорош, не правда ли? Савва рядом с ним проигрывал основательно. Да это и понятно – разница в возрасте шесть лет, не обременен семьей, не был в тюрьме. Тут ничего не попишешь – все это вместе, наложило свой отпечаток.

Ирини беспокойно оглядывалась на дверь: знала Эльпида температурила, ей беременной нельзя выходить, а вот где же Ксенексолца?

– А где же Митька? – спросил Савва брата, озабоченно оглядывая народ в помещении станции.

– Не знаю, обещал быть на проводах, – отвечал Федор. – Может, что помешало. К тому же у него вечные дела, дома не застанешь.

– Да-а-а, – протянул Савва и нагнулся к Наталии, которая теребила его штанину. Взял на руки.

Ирини, покачивая на руках ребенка, с некоторыми интервалами обращалась ко всем, кроме Саввы и его брата.

– Ну, что носы повесили? – обратилась она братьям и сестре. Нечего переживать, все утроится, а потом вам будет летом к кому на юг приехать.

– Насажаем виноград, яблок, слив, вишен, все, что возможно, – вступает в разговор Савва, – так что будет чем угощать и еще с собой дать.

Наташа слезла с рук отца и побежала к бабушке.

Братья с сестрой молчат. Кики только кивает головой. Федор смотрел на всех исподтишка:

– Как устроитесь более – менее, Савва, пришлешь мне письмо, приеду посмотрю, может тоже перееду, – изрек он, намеренно поглядывая на молодую девушку, стоящую неподалеку.

– Джамбул, не Осакаровка: денег, что они выручили за свой дом здесь, там не хватит и голые стены купить. Так, что тебе, Федя, придется долго ждать пока они обживутся и более – менее устроятся – едко заметил Генерал.

Федя метнул глаза на Савву и опустил их вниз, уставился на носки своих напомаженных ваксой сапог. Ирини тоже выжидательно посмотрела на мужа, но тот ничего не сказал.

– Кто-то опять влетел во внутрь, в очередной раз жалобно скрипнув дверью. Ирини всякий раз вскидывала глаза на виновника скрипа. Это зашли Ксенексолца с мужем.

– Наконец-то! В последнюю