Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Разговор опять пошел на животрепещущую тему его отъезда.

– Может еще не поступлю, придется вернуться назад…

– Кто? Ты не поступишь? Не смеши! – возражала она, не глядя на него, скоро накрывая на стол.

– Дай-то Бог! Очень бы хотелось, – в голосе слышалась серьезность и настрой на лучшее. – Я, знаешь ли, оптимист. Все будет хорошо! Мне еще Анастас Павлович говорил, что из меня будет толк.

– Ну да, Анастас Павлович Папанасопуло, – поддела его Ирини.

Алексис посмотрел на нее с видом: «не веришь, что ли?»

– Серьезно, Ирини, он на меня повлиял. Как-то в разговоре сказал, что надо учиться. Стыдно нам, грекам, оставаться необразованными. И вот, когда нас зачислили в школу, знаешь, мне не в чем было зимой ходить в школу и мама не разрешала мне ходить на уроки. А я плакал и просился. Тогда она отрезала от моей телогрейки рукава, и я надел их вместо валенок на ноги, и так я проучился первую зиму. Потом нас всех отправили в детдом.

Ирини с завистью слушала его, стараясь не смотреть на него, боялась увидеть его расстроенное лицо. Подумалось: почему мама тоже не отрезала рукава. Подумаешь, отморозила глаза. Человек целую зиму ходил без обуви и выдержал.

– А не смеялись над тобой?

– Некоторые смеялись. Смешно же видеть такое. Ну ничего. Учительница меня, сопливого, защищала.

– Потому что хорошо учился. Хорошая учительница была. Старая и мудрая. Ее все побаивались, но любили.

И опять Ирини с тоской подумала о своей учительнице. Она была молодой и совсем безразличной к какой-то нерусской, вредной девочке. Нет, Ирини не повезло с учительницей.

– Какая у тебя была учительница? Ты же ходила сначала в школу?

И Ирини рассказала все свои горькие школьные страдания, болезнь и мучительные сны о школе до сих пор. И стало легче на душе. Как камень сбросила.

– Ничего, сестра, пробьемся, – сказал Алексис, – не переживай. Все у тебя будет хорошо. Зато дочь твоя станет академиком. А тебе престижно будет стать мамой такой дочери. Ты, кстати, учишь ее греческим стихам? – и он сразу обратился, к сидящей на коленях у матери, Наталии:

– Хочешь, я тебя научу короткому стишку?

Та молча глянула на мать, потом кивнула.

– Ну так слушай:

– И ката мит э пиндикон эпиган синдрофиэн

Ке кацан с тин то парахот, ке ирцан тин Русия.

Ирини заулыбалась:

– Этот стих нам с тобой читал твой брат Костас. Он много читал стихов. Я их забыла. А этот, спасибо, запомнила. Что там и помнить – то…

Алексис обратилась к Наташе:

– Будем учить стишок?

– Будем, – живо ответила малышка.

– Давай я тебе объясню, о чем в стишке речь идет.

Алексис принялся обучать ее, не откладывая в долгий ящик. Он тут же объяснил девочке значение каждого слова. При этом, Ирини была «ката» – кошка, а сам он изображал «пиндикон» – мышь, которые пришли к соглашению, сели на пароход и отправились путешествовать в Россию. Получилось очень весело и, на радость, Алексису, Наталия быстро запомнила все слова.

– Молодец, Наташенька, хорошая память у тебя! – похвалил ее Алексис и погладил по голове. – Мне б такую доченьку. Кстати, – Алексис стукнул себя по лбу кулаком, – чуть не забыл, я вас с Наташей приглашаю сходить в кино, показывают сказку, «Садко» называется. Наташе пора приобщаться к сказкам, правильно я говорю, малышка? – обратился он к Наталии.

Та удивленно буквально таращила глаза на доброго дядю, так ласково разговаривающему с ней.

– Так ты ж Генерала ждешь…

– Приедет он через час где-то. Ну, подождет с полчаса. Я ж его ждал!

Недолго думая, Ирини собралась с ребенком, и втроем они сходили в кино. С тех пор, самое лучшее для нее и дочки развлечение по жизни стало посмотреть какой – ни-будь фильм – сказку.

На обратном пути они с Алексисом немного обсуждали фильм и, как раз подвернулся случай спросить о том, что так беспокоило и интересовало Ирини:

– А ты не собираешься жениться? Нравиться кто-нибудь?

Алексис улыбнулся, отвел глаза:

– Куда мне! Надо сначала отучиться. Правильно, сестра, говорю? – спросил он, заглядывая ей в лицо.

– Правильно. Сначала стань врачом. Только женись на гречанке. В Минске-то их днем с огнем не найдешь.

– Договорились! На кого покажешь, на той и женюсь! Специально приеду к тебе за невестой.

– Меня, может, здесь уже не будет.

– А что так?

– Савва хочет переехать в Джамбул, на юг.

– Правильно хочет. Там хоть фруктов вдоволь поедите. Фрукты богаты витаминами. Наташе и тебе в твоем положении сейчас особенно эти витамины нужны.

– Нужны – то, нужны, – Ирини покраснела из-за его намека на ее беременность. Подумала: «Ведь ничего еще незаметно».

– Видишь, как все совпадает: ты уезжаешь, и я уезжаю на учебу. Потом ты приедешь сюда в гости к матери, и я приеду на каникулы. И опять встретимся. Мир ведь тесен и все возвращается на круги свои…

Сердце Ирини сжалось. На круги свои, наверное, на то же самое прежнее место. Или туда, куда надо.

Как он всегда умно говорит! Ирини могла его слушать часами, да что там – сутками! И не уставала бы. Но хочет она, или не хочет, а расставаться с братом придется. Такова жизнь.

– На каникулах ты захочешь поехать в свою Красную Поляну, а не в Осакаровку. Гречанок там пруд пруди, сам говорил. Вот и встретишь свою ненаглядную, – грустно поглядывая на него пророчила Ирини.

Вскоре, в середине июля, брат и сестра Метакса уехали в Минск.

* * *

К ноябрьским праздникам брат и сестра Метакса прислали Митьке-Харитону письмо с радостным известием – оба поступили, потому что предоставили справки, что семья репрессирована ошибочно.

Все радовались этому событию. Оно и в самом деле было «умопомрачительным», как заявил Генерал. Вот уже пятнадцать лет никто не слышал, чтоб кто-нибудь из греков вдруг поступил бы не то, что в университет, а даже в техникум. Поначалу в поступление Мити Харитониди в техникум мало кто верил, потому что греков просто не брали никуда учиться. И вот на тебе – первые ласточки!

– Ну, что? Большому кораблю, большое плавание, – резюмировал дед Самсон и похлопал внука по плечу, – смотри с